Волчья свадьба. Книга 1 - Натали Лавру Страница 4

— Кого?

— Этого… этого человека?

— Его зовут Дилан, — с улыбкой ответила мама, радуясь моему пробудившемуся интересу.

— Как? Ужас… — вырвалось у меня. — А… Куда мы едем?

— В Верхний Волчок.

— Ничего не понимаю… Это же сказки? Его же нет?!

— Для нас есть, дочь. Скоро будем на месте.

Это был каменистый берег. Люди здесь не купались. Территория была огорожена забором, чтобы не привлекать проезжих туристов. На холме среди редких деревьев стояли избы шаманов (или хранителей прохода в другой мир, как мне сказали).

Первым делом мы направились туда.

Моё воображение рисовало картины, как мама со Светой вдруг останавливаются и объявляют, что это всё розыгрыш, подготовленный к моему дню рождения. Но мы всё шли, а за нами следовали какие-то чужие и якобы причастные ко всему этому действу люди.

На лице мамы то читалась радость, то появлялись слёзы; она держала меня под руку, как бы показывая, что я могу ей довериться.

Четыре старика уже ждали нас.

— О, неужели это Марина со своими прекрасными барышнями? Поздравляем со столь важным для всех нас событием! — затем старик обратился ко мне. — Ты, стало быть, Диана. Совсем ещё дитя. Сегодня ты узнаешь, насколько велик мир вокруг тебя. Не стоит бояться… — мне показалось, что он произносит какую-то заученную торжественную речь.

Солнце поднялось высоко, нас пригласили выйти к воде. На берегу не было ни пляжа, ни причала, ни даже мостков для лодок, — просто камни, заросшие зелёной тиной, и волны, разбивающиеся о них. Смотреть особенно не на что.

Я оглядывалась по сторонам и недоумевала: «Какой ещё кошмар они уготовили мне? Что мы здесь делаем?»

Старики остались на своем холме, до меня донеслось их пение, очень похожее на гудящую молитву.

Кто-то из стоящих за моей спиной скомандовал: «В воду!»

Люди побежали. Мама тоже потащила меня за собой и сказала нырять. Прямо в одежде. Но так как всё происходящее казалось мне каким-то нереальным, я, стоя по пояс в воде, застыла в ожидании хоть каких-то объяснений.

Мама со Светой нырнули и больше не появились на поверхности. Меня захватила паника, из груди вырвался крик ужаса. Вдруг чья-то рука схватила меня сзади за шею и окунула прямо под гребень волны, я даже не успела набрать воздуха в лёгкие. Было чувство, будто меня перевернули в воде, как в барабане стиральной машины.

Когда мне, наконец, удалось вынырнуть и вздохнуть, я почувствовала какое-то неясное облегчение, оттого что жива… Второй радостью стало то, что возле меня стояли живые и здоровые мама со Светой.

— С первым путешествием тебя! Вот мы и прибыли, — прозвучал всё тот же мамин голос. — Дочь, оглядись.

Мама светилась от счастья, а Света, как и я, стояла, открыв рот от удивления. Видимо, ей тоже не приходилось бывать здесь раньше, но она, в отличие от меня, полностью доверяла маме.

В том, что мы оказались вовсе не там, где ныряли, сомнений нет: дно из песка с редкими мелкими камешками, вода спокойная, очертания берега не имели ничего общего со скалами возле избы стариков, даже солнце светило иначе и с другой стороны. Чуть поодаль на берегу стояла деревня, а за ней — луга и леса. Пахло морем и цветами. Это был вовсе не тот земной мир, в котором я выросла: море и небо были одинакового цвета, словно отражались друг в друге; воздух будто был легче и звонче, он словно опьянял…

Со мной впервые в жизни случилось необъяснимое наукой колдовство. Что это могло значить? Что я — ведьма, как и все, кто сейчас попал сюда? Что не смогу больше жить нормальной человеческой жизнью? Что все люди вокруг меня — это язычники, живущие по каким-то своим законам и обычаям? Как же так случилось, что я ни разу не заподозрила маму ни в чём подобном? Мне хотелось расспросить её обо всём, но не нашлось слов.

Моё платье стало тяжёлым от влаги и неприятно липло к телу. Мама с сестрой помогли мне выбраться на берег. Нас встретили, отвели в деревню, нарядили в другую одежду.

Я была удостоена особой чести: меня отвели в отдельную комнату, причесали, заплели волосы и дали выпить ягодного морса. Мне было неинтересно, как я выгляжу, да и зеркал здесь я не видела ни одного. Быт показался мне почти средневековым, а две женщины, приводившие мой растрёпанный вид в порядок, — добрыми.

Впереди нас ждало застолье. Собралась толпа, люди заняли свои места. Седой мужчина подвёл меня к жениху, достал нож, порезал им сначала запястье сына, затем — моё. Наши руки туго связали веревкой.

Начался праздник. Однако обильные яства не лезли в горло.

— Выпей вина, — впервые заговорил со мной Д… Дилан, кажется.

— Не хочу, — отвернулась я.

— Я сказал, пей, — и подал мне бокал.

«Понятно, сынок своего папаши… Ничего, ты ещё пожалеешь, что так обошёлся со мной, ещё наплачешься…» — самой себе пообещала я, и мысли о возмездии немного скрасили моё удручающее положение и были, как луч света в царстве тьмы.

Свободной рукой я взяла серебряный бокал, залпом выпила его и демонстративно громко, со стуком, поставила обратно на стол. Если бы бокал был сделан из хрусталя или стекла, то разлетелся бы вдребезги. Рядом сидящие люди обернулись на меня, однако никто ничего не сказал.

Мне хотелось показать всем свою невыносимость, чтобы от меня отказались и вернули обратно. Но страх мешал, он сковывал меня, вынуждал сидеть молча.

Прежде мне никогда не приходилось пить алкоголь, только пробовать на язык. Как-то в далёком детстве мне было интересно, что за жидкость родители хранят в погребе, и я взяла её, чтобы попробовать; мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.

Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко.

«Сегодня как раз такой день», — с грустной иронией отметила я.

— Заешь мясом, — снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.

На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня, в конце концов, оставят в покое.

Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Запясье затекло, налилось кровью.

Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.

Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал: