Гибель богов - Иван Апраксин Страница 4

В пристройках вокруг княжеского дома, с дверями, выходившими во внутренний двор, обитали и женщины, считавшиеся наложницами князя. Слово «гарем» тут было не в ходу, но дело ведь не в словах. Князь сам выбирал себе наложниц, но обязан был делиться ими с ближней дружиной. Дележка женщин была еще одним символом боевого братства, скреплявшего князя непосредственно с каждым дружинником. Сегодня с этой рабыней-наложницей спал князь, а завтра – самый простой воин. А затем – снова наоборот.

Наложницами были в основном пленницы, захваченные в походах, но можно было и купить девушку за деньги, если особенно понравилась и родители готовы продать. Здешняя религия Перуна, Чернобога и других обожествленных сил природы не имела никакой сексуальной морали, не создавала норм поведения: делай, что пожелаешь и на что способен, только приноси вовремя жертвы богам, чтобы не сердить их…

Скажу прямо: сделавшись князем киевским, мне пришлось пересмотреть свои взгляды на нравственность. Даже не пересмотреть, а, как говорится, положить свои убеждения к себе в карман. Глубоко и надолго. Нормы морали двадцать первого века тут не работали и даже были бы опасны для их носителя.

У князя имелся гарем, и князь должен был каждую ночь на правах первого среди равных выбирать себе женщину для утех. Три десятка молодых женщин вечером выходили на середину двора, где горел костер, и ждали, кто возьмет их. Естественно, все глаза были устремлены на князя: кого выберет он. Каждая из женщин-наложниц мечтала о том, чтобы хоть на эту ночь ее выбрал сам князь. Потому что если князь останется доволен ее ласками, то что-нибудь может подарить – шелковый платок, или баночку с благовонной мазью, или серебряное колечко. Да и ночь в любом случае пройдет для этой наложницы спокойнее: она будет ублажать одного лишь князя. Это – удача для наложницы, потому что оставшихся после княжеского выбора разберут на ночь дружинники. А их ведь больше ста на двадцать девять женщин…

Было ли мне приятно такое? Часто ли я вожделел? Пожалуй, нет и совсем даже нет.

Во-первых, я попросту не привык так относиться к женщинам. Во-вторых, я часто вспоминал Любаву-Сероглазку, и мне казалось, что я люблю ее. А когда любишь кого-то одного, остальные тебе безразличны. Тем более что мне неприятно было смотреть на наложниц, считавшихся моими.

Образ жизни этих несчастных влиял на их характер. С утра – работа в огороде, расположенном за княжеским домом. Прополка, полив тяжелыми деревянными ведрами длинных овощных грядок. Затем работа по дому, и ее много. Стирка для князя и дружины – все вручную, естественно. Приготовление еды, рубка дров для очага. Вот и вечер пришел. А вечером начинается ночь, когда нужно ублажать разгоряченных пивом и томящихся от безделья мужчин.

Утром все начинается сначала. И так день за днем и год за годом. А когда от такой жизни красота увядала, женщину просто выгоняли со двора. Вот и все, никаких обязательств.

Конечно, такой образ жизни развивал в наложницах далеко не лучшие качества. Вечером они стояли у костра, ожидая моего решения. Кругом возбужденно галдели дружинники, вместе со мной осматривая женщин и давая советы.

– Возьми вот ее, князь, – говорил один, тыча пальцем в стройную половчанку с тонкой талией и чуть раскосыми глазами. – Помнишь, мы захватили ее с караваном за дальними озерами! Ты тогда первым лишил ее девичества!

– Возьми эту! – противоречил другой, выступая вперед и указывая на рослую белокурую красавицу с тяжелыми золотистыми волосами. – Ты взял ее в Полоцке и гнал на привязи за своим конем, чтобы она стала покладистой! Теперь она стала совсем послушной!

Женщины топтались на месте, ожидая моего решения. В их лицах я читал успевшую уже укорениться распущенность. Они уже привыкли каждую ночь ублажать мужчин, служить им, угождать своим телом. Безвыходность положения заставила их смириться с той жизнью, которую им пришлось вести. Наложницы глядели на меня, и на их губах играли усмешки, ухмылки, улыбки – зазывные, чарующие, откровенно похотливые…

Но я был вынужден каждую ночь выбирать себе женщину, уводить ее к себе на второй этаж и там овладевать ею. А если бы я несколько ночей подряд избегал этого, сразу поползли бы слухи о том, что князь утратил мужскую силу. А без мужской силы он уже совсем не князь, а близкий кандидат в покойники. Никому такой князь не нужен.

Свои длительные отлучки из терема я по совету хитроумного Блуда объяснял тем, что идут важные переговоры с послами из других стран. И проходят эти переговоры в доме у ближнего боярина.

Отговорка эта вызывала у дружинников энтузиазм – они отлично знали, что переговоры с заморскими послами всегда предшествуют большой войне. А большая война – это удача для воинов. Это богатая добыча: золото, драгоценности, пленники и пленницы. Это сожженные города, потоки крови и бешеный разгул, который никто не имеет права остановить. Ради войны живет воин, к ней он готовится, ее с нетерпением ждет. Как же не радоваться переговорам князя с послами?

Именно о войне речь и зашла довольно быстро. В какой-то мере мы с Блудом не лгали дружинникам: послов было довольно много, и приезжали они со всех концов света. Но главными в то время оказались те, кто приехал просить защиты с восточных рубежей Руси.

Блуд занимался со мной и политической географией, так что от него мне довелось узнать, что на северо-востоке Русь обрывается Муромским княжеством, которое граничит с сильным и опасным соседом – государством булгар.

– Муромский князь прислал послов, – объяснил мне Блуд. – Тебе нужно принять их. Они привезли дары, но это не так уж важно. Они просят помощи в войне с булгарами.

– А мы должны ее оказать? – неуверенно спросил я. Все-таки мне недоставало поначалу знания особенностей здешней политики.

– Ну как же иначе, – терпеливо объяснял Блуд. – Дары – не важно, но муромская земля платит подати Киеву. Небольшие, но каждую зиму. Каждую зиму приходит обоз из муромской земли, а в нем – подати киевскому князю. Места там лесные, богатые пушным зверем. А за выделанные шкуры ценных зверей в Византии и в Венеции платят большие деньги. Но и это – не самое главное.

– А что еще главнее? – Я старался быть хорошим учеником и слушал слова Блуда внимательно. Пусть даже не всегда понимал его, но принимал к сведению сказанное…

– Главнее то, – ответил боярин, – что Муромское княжество признает свою зависимость от нас, и оно – наш союзник. За это муромский князь твердо рассчитывает на то, что мы будем приходить с военной силой по первому зову, чтобы защищать его. А если мы этого делать не будем, – Блуд усмехнулся, – то мурома станет нашим врагом. Начнут они с того, что разграбят и сожгут Рязань, а потом станут пробираться все ближе сюда, к Киеву. А за муромой двинется эрзя. Отказать в помощи – значит нажить себе опасных врагов. Оказать же ее вовремя – значит еще сильнее привязать к себе мурому и заодно иметь другом инязора Тюштю.

Кто был этот Тюштя, мне предстояло узнать позднее.

Идти в военный поход на Булгарское царство все же пришлось – Блуд, Свенельд и Добрыня попросту заставили меня объявить дружине и народу киевскому, что в самом начале лета рать двинется на Булгарию.