Грань времени - Райса Уолкер Страница 4

На этом видео заканчивается. Мы записали еще несколько минут, но Кэтрин подумала, что папа, прощаясь, может ненароком предупредить их о будущих событиях, поэтому она попросила Коннора вырезать эту часть.

Эвелин выхватывает у меня телефон и несколько раз тычет пальцем в экран, но ничего не происходит.

– Как перемотать эту дурацкую штуку?

– Включить с самого начала?

– Нет. Только… – Ее взгляд резкий, но уязвимый. – Как его зовут, Кейт? Как зовут моего сына?

– Я не могу. Ты знаешь, что я не могу сказать тебе…

– Да ладно тебе, Эв. Дай ей передохнуть. Ты прекрасно знаешь, как его зовут. Он Альфонс, в честь твоего отца. Мы обсуждали это с полдюжины раз. А если бы родилась девочка… погоди, его ведь правда зовут Альфонс, да, Кейт?

– Ты знаешь, что я не могу тебе этого сказать, – я перематываю видео назад, на тот момент, где папа начинает говорить, и стараюсь сохранить нейтральное выражение лица, чтобы мои действия не повлияли на их решение. Но очень трудно сдержать улыбку при мысли о том, как близко Гарри Келлер был к тому, чтобы быть названным Альфонсом.

Я нахожу нужное место на видео и снова нажимаю на воспроизведение, передавая телефон Эвелин. Она приостанавливает его, прежде чем папа успеет заговорить. И молча смотрит на экран.

Через мгновение выражение ее лица меняется на напряженное, почти сердитое, и мое сердце в страхе сжимается. Если все пойдет не так, как задумано, Кэтрин точно не станет меня наказывать, но она наверняка найдет способ напомнить мне, что она была против появления папы в видео. Это перемещение должно было пройти гладко. До того, как Сол, Пруденс и их подчиненные киристы сумели восстановить временную шкалу, эти два ключа были в нашем распоряжении. Кирнан сказал, что их было относительно легко достать, но он не знает подробностей, потому что другая версия меня, его Кейт, другая-Кейт, Кейт из прошлого, как бы вы ее ни называли, совершила это перемещение до того, как они встретились. И я понятия не имею, что сделала та Кейт, потому что во всех смыслах этого слова она – не я.

– Я не уверен, что Кэтрин знает, – говорит Тимоти, – но это должно было быть пятидневным путешествием. Все вокруг Дили-Плаза будет заблокировано и оцеплено, так что мы не сможем вернуться на стабильную точку раньше завтрашнего полудня. Не то чтобы я не верил тебе. Мы поняли, что что-то не так, как только исчез дневник Эв. Она попыталась отправить вопрос в штаб-квартиру, но вместо того, чтобы получить ответ, он просто… будто… испарился.

– Кэтрин сказала, что и с ней это случилось.

– Но, – продолжает он, – хотя я и верю тебе, Кэтрин права. Я не думаю, что мы должны расстаться с этими ключами, не узнав наверняка, что обратного пути нет. Надеюсь, ты понимаешь?

Я киваю. Мы ожидали этого.

– Ты пока тоже не сможешь выбраться, Кейт. То есть если ты не переместилась сюда из стабильной точки за пределами Далласа, то ты наверняка застряла…

– На самом деле я могу вернуться прямо отсюда, – говорю я. – Перемещаться мне тоже нужно в стабильную точку, но возвращаться я могу из любого места. Это то, чего Сол пытался добиться, но у него не получилось.

Эвелин все еще смотрит на застывший образ отца, обнимающего меня одной рукой, и слезы текут по ее лицу. Я не уверена, слушает ли она нас.

– Чего он хочет, Кейт? – спрашивает Тимоти. – Зачем Сол это сделал?

Несколько месяцев назад я задала тот же вопрос Кэтрин и Коннору. Тогда у них был лишь один ответ, и заключался он в том, что Сол хотел власти, всей власти, которую он только мог получить. И хотя теперь у нас больше информации, в настоящем ответе вся суть.

Я пожимаю плечами:

– Он захотел поиграть в Бога. Решить, кому жить, а кому умирать. Создать свою версию рая, где только те, кто разделяет его взгляды, могут остаться.

Мы некоторое время молчим, а потом я спрашиваю:

– Где мы встретимся завтра? И когда?

Эвелин поворачивается ко мне, почти обрывая на середине вопроса, будто только что вспомнила, что я в машине, и возвращает мне телефон. Она достает ключ ХРОНОСа из-под блузки, снимает цепочку через голову, почти бросая ключ в меня.

– Отдай ей свой чертов ключ, Тимоти! Мы уже пять раз пытались связаться со штабом. Нет смысла надеяться, что мы поймаем сигнал завтра, – ее голос немного смягчается, когда она смотрит на меня. – Тебе не нужно возвращаться, Кейт.

– Спасибо, Эвелин.

Когда я прячу ее ключ в карман своего свитера, мне кое-что приходит в голову:

– Эм… если я вдруг снова появлюсь и начну задавать вопросы, внимательно рассмотрите цвет моих глаз, ладно? И проверьте это, – я слегка откидываю назад волосы и поворачиваюсь к ней правой щекой, открывая относительно новый и, к счастью, заживающий розоватый шрам на шее. Тетя Пруденс, возможно, достаточно сообразительна, чтобы надеть зеленые контактные линзы, но она не знает о моей встрече с Г. Г. Холмсом в Чикаго. – Если не увидите шрама, значит, это не я и вам нельзя ей что-либо говорить. Она с Солом.

Тимоти достает из кармана ключ ХРОНОСа и расстегивает маленький зажим, который крепит его к петле на поясе. Он держит светящийся синий круг в своей ладони и смотрит на песочные часы в центре, наблюдая, как песок медленно тянется из стороны в сторону.

– Какого цвета он для тебя, Кейт? – спрашивает он.

Наверное, в ХРОНОСе это было чем-то вроде болтовни о погоде. Каждый видит свет в центре медальона по-разному.

– Он голубой, – отвечаю я. – Как невероятно яркое небо.

Грустная улыбка тронула его губы.

– Неужели? И для меня. Для Эв он розовый.

Я улыбаюсь ему в ответ, а потом перевожу взгляд на Эвелин.

– Папа только временами видит свет, но, когда это случается, он говорит, что свет кажется ему розовым. Так что, я думаю, это у него от тебя.

Ее нижняя губа слегка дрожит. Она протягивает руку и кладет ее на лицо моего деда, лицо, так похожее на лицо их сына, которого они никогда не увидят взрослым.

– Тимо, с прежней жизнью покончено. Просто дай ей свой ключ, чтобы она могла вернуться домой. И избавься от этого вонючего чили-дога. Мы больше не в отпуске.