Воин огня - Оксана Демченко Страница 4

- Умоляю, - однообразно и без надежды в голосе всхлипнула полукровка.

Её можно понять. Ударила ведь так, что лучше и не прицелиться... или - хуже? Когда он вернет бледной этот удар, она станет умирать медленно, полный день, а то и дольше. Придется оставить в ране нож... Ичивари поморщился. Зачем он поехал по опушке и зачем спешился? С бледными всегда так. Ничего хорошего, только черная злость и отвращение. Стыдно признать очевидное: он не способен ударить в живот... Он слаб духом и, увы, он еще не воин. Да и дед Магур бы не одобрил, хотя дед по линии матери воевал с бледными, и слава его в чем-то даже выше славы Ичивы. Мужество деда Магура неоспоримо и никакой Утери ему не указ...

- Хорошо, я учту твои слова, - нехотя буркнул Ичивари, с каким-то отрешенным отчаянием удивляясь, как все зашло далеко и как вдруг сделалось невозможно просто уйти. Будто бы он, сын вождя - не свободен на своей земле. - Просто перережу горло. Так удобнее и быстрее. Я ведь спешу...

Полукровка попыталась что-то сказать, уже губы дрогнули, но звук так и не родился. Видимо, осознала бессмысленность своих криков и жалоб... Но смотрит так, что чернота слева на душе копится все гуще и тягостнее. А справа вовсе - камень повис, тянет к земле. Рвет большую душу.

Может, ей чем-то накрыть лицо? Ичивари обозлился окончательно, рванул волосы, вскидывая узкое бледное лицо выше, чтобы нож прошел удобно. Колебался еще какое-то мгновенье, не понимая смысла и причины сомнений, готовых погнать его прочь от сарая, причиняющих худшую боль, чем любая пытка у столба боли. Может, вся беда в том, что глаза у нелепой девчонки - синие, совсем как весеннее небо над лесом. Словно она имеет право считаться родной здешнему миру. Но нет, такие глаза у бледных называют 'цвета моря', значит, все его сомнения - обман и происки темных духов... Ичивари повел бровью, найдя довод убедительным. Деловито, уже без лишних мыслей, глянул на лезвие своего охотничьего ножа, избегая смотреть на синеглазую.

Он воин. Он имеет право. Он даже должен. Он...

Полукровка сморгнула, из левого её глаза по щеке покатилась слеза. Сын вождя еще раз молча убедил себя: он уже справился с сомнениями, воин лишен слабости. Надо перемочь себя и стать взрослым. Оболеть и эту пытку сомнений. Он всегда справлялся и находил в себе силы. Уже почти нашел.

Ичивари резко выдохнул - и начал опускать сталь к шее.

И замер. Слеза скатилась по бледной щеке, упала на циновку и осталась лежать, круглая и яркая.

Настоящая Слеза, знак самой Плачущей.

Это было невозможно. Если бы небо рухнуло на лес, он удивился бы гораздо меньше. Все утратило смысл, все рассыпалось в прах и сгинуло. Сам махиг отпустил волосы жертвы, не заметив этого. Привычным движением убрал нож в ножны и сел на циновку, непрерывно глядя на Слезу и боясь утраты чуда. Вздрогнул, опомнился, быстро вправил локти бледной - уже понятно, наказывать её не стоит, пусть приходит в себя. А пока не до того, надо склониться, рассматривая лучистую яркую каплю, не сгинувшую и теперь. И не почерневшую! Ичивари бережно и неуверенно тронул каплю кончиками пальцев. Она качнулась на сухих листьях батара, сплетенных в циновку. В ушах зазвенело тихо, но отчетливо, сердце сдвоило удары - отозвалось на звон, потеплело. Черные мертвые Слезы кричат болью и тормозят сердце, прокалывают холодом. Эта - живая, нет сомнений. Живая Слеза! У него на ладони - чудо. Дар духов. Знак.

Мысли в голове плыли, колебались и прятались в плотном дыму недоумения. Почему Плачущая отметила своим вниманием это ничтожество? Почему подала знак ему, сыну вождя, через столь чуждое лесу существо? Наконец, как понимать знак? Ведь он обязан сам истолковать и сам исполнить...

Тяпка прорубила дым недоумения в один взмах, Ичивари даже не успел увернуться: слишком много думать, как и говорил наставник Арихад, вредно... Отворачиваться от врага - вредно вдвойне. Бешеная девчонка, пережив близость смерти, ничуть не поумнела, даже наоборот, стала злее прежнего. Она ударила изо всех своих невеликих сил и уже замахивалась снова, хотя руки болели - вон как закусила губу, на щеках сплошные дорожки слез... Ичивари тяжело вздохнул, отобрал тяпку, прикидывая, каких размеров будет синяк на спине. Подвигал плечами, проверяя, не треснуло ли ребро и не следует ли сделать плотную повязку. Искоса глянул на бешеную, отшатнувшуюся в угол и шипящую затравлено, но по-прежнему злобно. Нагнувшуюся, пробующую дотянуться до ножа... Глазищи стали темными, словно в них гроза полыхает.

Ичивари усмехнулся с некоторым одобрением, тьма в правой душе проредилась, напряжение ушло. Если бы эта полукровка сразу и толком полезла в драку, он бы не стал творить невесть что, пересиливать её упрямство, настаивать. Он всегда уважает тех, кто умеет или хотя бы пытается быть сильным. И теперь окончательно запутался: что с нелепой девчонкой делать дальше? Пока, очевидно, - держать за предплечья по возможности плотно и втискивать в угол, хоть так прекращая её попытки пинаться ногами. Два раза попала чуть ниже колена - больно, между прочим... И, опять же - синяки. Если он не прикончит дикую, как объяснит их появление?

- Урод! Заделался в хозяева леса! Горелый пень! Падаль! Головешка!

Она теперь еще и кричала... На языке леса, причем без малейшего искажения произношения. Слушать оказалось забавно. Ичивари молча внимал и кивал, когда оскорбления получались у бешеной полукровки особенно удачными. Сердцу её шум - приятен. Сын вождя даже подсказывал слова, если дикая запиналась и смолкала. Пусть покричит. Потом успокоится и тогда-то станет возможно наконец понять, что же происходит. Сил в тощем теле немного, надолго их не хватит. Даже теперь полукровка вырывается на одной злости: она вся дрожит, почти висит на руках у махига...

- Закончила? - осторожно уточнил сын вождя. Усадил обессиленную полукровку в углу и бережно подобрал выроненную Слезу. - Почему ты сразу не сказала, что у тебя есть муж или что ты не ищешь бус? Исполнила бы закон, вежливо собрала волосы на затылке и заодно показала знак семьи...

- Ненавижу. Головешка горелая! - совсем тихо выдохнула полукровка последнее, видимо, обвинение и поникла, не слушая вопроса.

- Поедешь со мной, - решил Ичивари, вскинул легкое тело на плечо и пошел через поле назад, к своему пегому, общипывающему траву за оградой. - Со мной тебя лес не обидит. Надо разобраться, что за знак мне послан? Великий день, много лет, насколько я знаю, махиги не получали живых Слез.

Он добрался до изгороди, подозвал пегого и посадил полукровку на жердь. Перепрыгнул с перекопанного поля на траву, потоптался, счищая с ног грязь. С сомнением погладил шкуру ягуара. Сажать бледную на спину такого коня, да еще в почетное седло пестрого меха... Но своими ногами она вряд ли пойдет быстро и тем более охотно. Вон - опять шипит, морщит лоб, не иначе выдумывает очередное оскорбление. Ичивари снял с коня повод, захлестнул запястья девушки петлей и проверил, плотно ли и удобно ли получилось. Перенес пленницу и усадил на светлую шкуру. Похлопал коня по шее и пошел к лесу. В груди копилась несуетливая тихая радость, словно теперь все правильно, и сохраненная жизнь гораздо ценнее отнятой в угоду старому закону и собственной немного надуманной взрослости.