Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков Страница 4

Так думал он, шуруя в огне палкой, прислушиваясь к обстановке за спиною. Лесные звуки Щавель знал все, он даже знал, как разговаривают души солдат в Синяве и мёртвые атомщики в пойме Припяти. В лесу для него не было тайн, и Щавель мог не напрягаясь пасти любого чужака, вздумавшего подкрасться во мгле.

Он сидел и глядел, как дрожат во сне парни, шёпотом ругал демонов. Но предрассветные осмелели, и матом их было не прогнать. Только доктор благодушно похрапывал в коконе из епанчи. Щавель даже завидовал ему, незнатному невоенному человеку. Лекаря демоны избегали касаться, ведь знание — сила!

Огонь унялся, небо светлело на глазах. Щавель замастрячил козырное хлёбово с перцем, чтобы жралось до отвала. Шагать придётся много, зато один переход, и на тебе — городская стряпня! Забурлило, дал прокипеть на углях, снял, отставил в сторонку, накидал хвороста. Огонь полез вверх и взвился. Щавель попинал молодцов:

— Ауфт, швайнен, шнель-шнель!

— Я не сплю, я всё слышу, — немедленно отозвался Альберт Калужский.

— Тебя тоже касается, почтенный доктор. Жрать готово. Подавать в постель не буду, у нищих слуг нет.

Парни одуплились, сразу полезли чуть ли не в самый огонь. Кряхтели, разминались, потягивались. Наконец, спереди обдались жаром и пересели боком, доставая из сапога лжицы. Альберт Калужский вынырнул из кокона с ложкой наготове и присоединился к столующимся.

— Мне сны про немцев снились, а я даже толком не знаю, кто они, — сказал Михан, очистив котёл. — К чему бы?

— К тому, чтоб ты бежал, добро роняя, и пропал, Россией проклят, — ввернул Жёлудь.

— Молчи, дурак!

— Место такое, — сказал Щавель. — Здесь давно была большая война, вот и снятся.

— А голосов нет, — заметил Жёлудь.

— Их здесь хоронили много. Долго после войны ходили специальные люди, искали кости и погребали по христианскому обряду. По тому древнему, что со звездой. Пока все кости не выкопали, не унялись. Говорили, что, пока остался последний непохороненный солдат, война не кончилась. Неправильно говорили. Сразу, как нашли всех, так пришёл Большой Пиндец.

— Не надо было хоронить? — спросил Михан.

— Надо было чутка оставить. Наши павшие как часовые, — сказал Щавель. — Земля хочет солдатских костей. Земле нужны солдатские кости. Если отнять у неё и дать другому богу, земля возьмёт новых сама. Когда все кости поднесли звёздам, земля рассердилась и устроила Пиндец всему.

— Я, натюрлих, — закивал Альберт.

— Давайте-ка уматывать отсюда, — вздохнул Щавель. — Хреновое тут место.

Поднялись. Зассали костёр. Впряглись в сидора. Вышли на тракт. Не к обеду, конечно, а много позже прибыли в Великий Новгород. Обогнули испоганенное БП место и вступили в светлый град.

— Ух и охрененское же здесь всё! — только и вымолвил Михан.

В городе пахло нечистым дымом, испражнениями и ржавчиной. Печные трубы вздымали серое облако, которое не спеша уплывало по ветру. Подметённые мостовые не радовали глаз ни единой былинкой, лишь редкие клочки сена да свежие конские яблоки напоминали о привычной доселе жизни. Парни, кроме леса ничего не видевшие, были придавлены в каменных улицах массами гуляющего народа. Казалось, что люд бездельничает и в то же время торопится по неотложным делам. Горожане были неприветливы и никак не отвечали парням, хотя те вежливо старались здороваться с каждым встречным. Альберт Калужский, конечно, не смутился, видал и не такое. Щавель только посмеивался.

Он привёл ватагу на постоялый двор, сняли в складчину комнату на четверых вместе с доктором. Спустились в трапезную, пустую в межвременье.

— Супа нет, — просветил их давалец. — Сожрали весь. Рекомендую гречневую кашу со шкварками. Её как почнёшь метать, так пока не кончится.

— Давай кашу, — сказал Щавель. — И пива.

— Шведского, чухонского? Есть греческие крепкие напитки.

— Домашнего, нефильтрованного.

Половой умёлся. Щавель отвязал от пояса мошну, распустил устьице и вывалил добычу мытарей. Чего здесь только не было! Шведские серебряные кроны, медные копейки, золотые греческие драхмы, гривны, полушки, вольфрамовые ордынские рубли и даже выломанный с кровью зуб в золотой коронке.

— Не хило! — сказал Михан.

— На оснащение хватит, — заключил Щавель.

Настроение сразу поднялось.

— Вы, парни, после обеда спите. Тебе, доктор, я не указ.

— Я тоже предамся в объятия Морфея, пожалуй, — сказал Альберт Калужский. — Но позвольте узнать: что же вам мешает обрести покой после нелёгкого пути?

— Долг, — обронил Щавель. — Я должен по прибытии сразу предстать пред очи светлейшего князя.