Черный вдовец - Ирина Успенская Страница 39

Пятый нападающий стрелял откуда-то с другой стороны улицы, совсем рядом с Ринкой. Из чего – она не видела, потому что даже глаз скосить не могла.

А француженка на балконе доставала пистолет. Задрала юбку – маленький, с коротким стволом револьвер был заткнут за кружевную подвязку, – и ее пальцы уже коснулись ствола…

Усатый швейцар, с которым только что разговаривал Людвиг, поднял руку с зажатым в ней… артефактом? Он остро, игольчато сиял синим светом, и этот свет тек с руки – намного быстрее, чем летели дымные снаряды, – и формировал перед Людвигом овальный щит, слишком тонкий, слишком прозрачный…

Каким-то образом Ринка понимала, что замершее время вот-вот отомрет, она сама моргнет – а Людвига… Людвига убьют. Потому что он не успеет защититься. И швейцар не успеет, потому что один из дворников уже замахнулся своим блестящим, на глазах удлиняющимся дрыном прямо на него…

И тут она в самом деле моргнула.

Время понеслось вскачь.

А на месте Людвига закрутилась воронка, едва видимая глазу, но очень страшная. Ее края отрывались, разлетались темными искрами – и превращались в призрачных тварей, состоящих из одних только зубов, когтей, щупальцев, клювов и Ужаса.

С тихим звоном лопались струны, грохот выстрелов словно тонул в вате, твари неслись навстречу снарядам и заглатывали их, тянулись к стрелкам – призрачными тенями. Нет, реальными жуткими тварями. Первая пасть с отвратительным хрустом сомкнулась на руке с оружием, брызнула реальная красная кровь. Миг, и оба незнакомца утонули в воющем за гранью слуха клубке – и все растворилось, оставив на мостовой и аккуратных белых стенах соседнего домика небрежные кровавые кляксы.

– Брать живым! – крикнул кто-то совсем рядом с Ринкой.

Ей надо было оглянуться, непременно надо, но она не могла. Взгляд прилип к Людвигу – с его пальцев срывались черные молнии, вот он развернулся к швейцару и дворникам, один из которых уже почти достал швейцара.

Взмах рукой, сосредоточенно сведенные брови, тонкий черный разряд – и ближайший дворник сереет, его оружие ломается и рассыпается хлопьями ржави, его одежду сдувает ветром – и несет серым пеплом, не только одежду, но и плоть… голый белый скелет делает еще один шаг, беззвучно кричит безгубым ртом, и падает на брусчатку, рассыпается трухой.

Второго черная молния лишь задела краем, и он надламывается, распадается на две половины. Левая все еще бежит, а правая – уже рассыпается, обнажая кости.

Если бы Ринка могла хоть вдохнуть, она бы закричала. Но она не могла. Она словно увязла в стекле. И звуки выстрелов звенели, звенели…

Все это было ужасно и прекрасно. И странно.

Странно было в эпицентре этого ужаса смотреть на Людвига и думать: вот он, настоящий. Улыбается. Стоит прямо, дирижирует симфонией смерти, его глаза светятся сине-фиолетовым, резким и мертвенным светом, за спиной завиваются призрачные крылья – Ринка готова была бы поклясться, что не его собственные, а его невидимой спутницы. Ее улыбка, так похожая на улыбку Людвига, сияла над всем переулком, ее костлявые руки тянулись к незнакомцам, ее неслышимый голос пел – торжество, обещание, нежность. Ее пустые глазницы смотрели очень внимательно, и никто не мог скрыться от их взгляда…

Нежная скрипичная мелодия манит, тихонько рокочут литавры, и Ринка почти узнает тему… совсем узнает: это же Вагнер, тема из «Кольца Нибелунгов»!..

Они прекрасно выглядят вместе – Ринке хочется улыбнуться от этого понимания. Как любовники. Нет, как давние возлюбленные.

Боже, как глупо было ревновать Людвига к живой любовнице, немыслимо глупо!..

Очередной выстрел с балкона выбил кирпичную крошку совсем рядом с Ринкой. И еще ближе к ней кто-то выругался.

Вагнеровская мелодия вдруг пропала, оставив Ринку посреди дыма, гари, вони и хаоса.

Под взглядом Смерти.

Нет, под взглядом Людвига.

Из него пропала нечеловеческая синь, просветленная наркоманская улыбка сменилась обычной человеческой хмарью.

Он что-то сказал – нет, крикнул! – ей, но Ринка не услышала. Она словно оглохла от тишины, накрывшей переулок.

Людвиг шагнул к ней, что-то закричал, и поднимающийся с колен усатый швейцар закричал – тоже ей, словно хотел предупредить о чем-то. И француженка с балкона снова выстрелила – пуля просвистела совсем рядом…

И тут чья-то рука жестко схватила Ринку поперек груди, крутанула, ей в шею уперлось что-то твердое и раскаленное.

Она дернулась, но тщетно.

И наконец-то расслышала, что кричала Магда:

– …рядом, мадам, рядом!..

А еще она поняла, что сама кричала. Горлом почувствовала. Сорванным. И теперь – обожженным. Дулом пистолета, которое прижималось к самой яремной вене.

– Заткнись, – хрипло каркнули над ухом.

И Магда заткнулась.

– Отпусти ее, – потребовал Людвиг, делая еще шаг к Ринке.

– Непременно, – каркнули у нее над ухом. – Руки за голову, некромант, и на колени. Тогда девчонка останется в живых.

– Не слушай его, Людвиг! – отчаянно-тонко прозвучал в тишине голос француженки. – Он убьет тебя! Прошу, не слу…

Ее оборвал выстрел. Француженка вздрогнула и осела на своем балконе, лицо усатого швейцара скривилось горестной гримасой. Он поднял пистолет…

– Только попробуй, мразь, – снова каркнуло над ухом, и дуло пистолета сильнее вдавилось в шею. Так, что Ринка едва не задохнулась.

– Не стрелять, – велел Людвиг, медленно поднимая руки, опускаясь на одно колено…

Ринке хотелось заорать – нет, не надо, не делай этого! Он убьет всех, он же террорист, нельзя!.. Ты все равно меня не спасешь!..

Но она не смогла даже пошевелиться, скованная ужасом.

И тут Людвиг глянул прямо ей в глаза, и она почти услышала его:

«Падай!»

На миг замерла…

И словно в омут головой, уже чувствуя входящую в шею пулю, пнула своего похитителя в голень каблуком и рухнула на мостовую. Шею пронзило острой болью, грохнул выстрел, плеснуло горячим – а от Людвига, наоборот, ледяным.

Снова все застыло, скованное страхом и льдом. И на этот раз мертвенная волна, идущая от рук Людвига, прокатилась совсем близко. В миллиметре.

Ринку осыпало ледяным крошевом, алой прозрачной пылью и тленом. Да, именно тленом – запах смерти ни с чем не спутаешь.

– Мадам… ох, мадам… – половину вечности спустя прошептала над ней Магда. – Вы только не умирайте, пожалуйста!

И тут на Ринку опустилась благословенная тьма.

Сначала вернулись звуки, глухие и неразборчивые. Потом ощущение влажности на шее и больно впивающихся в зад камней. И только потом – осознание того, что она жива. Что все закончилось.