Буря мечей - Джордж Мартин Страница 39

«Или пока моя решимость не ослабнет». Давос встал. Он действительно чувствовал жар и головокружение, но это пустяки.

— Ты старый предатель и негодяй, Салладор Саан, и все же ты мой друг.

Лиссениец погладил свою заостренную серебристую бороду.

— Ну вот и останься со своим добрым другом.

— Нет, я пойду. — Давос закашлялся.

— Куда ты пойдешь? Посмотри на себя! Кашляешь, весь дрожишь, сам тощий и хилый. Куда тебя несет?

— В замок. Моя постель там, и сын мой тоже.

— И красная женщина, — с подозрением молвил Салладор. — Она тоже в замке.

— И она. — Давос спрятал кинжал обратно в ножны.

— Ты, контрабандист луковый, что ты смыслишь в тайных убийствах? Ты же болен, ты даже кинжал свой не удержишь, знаешь, что с тобой сделают, если схватят? Пока вы горели там, на реке, королева сжигала изменников тут. «Слуги тьмы», называла она этих бедолаг, а красная женщина пела, когда горели костры.

Давоса это не удивило — ему казалось, что он знал это заранее.

— Она взяла из темниц лорда Сангласса, — предположил он, — и сыновей Губарда Рамбтона.

— Вот именно, и сожгла их, и тебя тоже сожжет. Если ты убьешь красную женщину, тебя сожгут ради возмездия, а если тебе не удастся ее убить, тебя сожгут за попытку убийства. Она будет петь, а ты будешь вопить, пока не умрешь. А ведь ты только-только вернулся к жизни!

— Я для того и вернулся, чтобы сделать это. Положить конец Мелисандре из Асшая и всем ее козням. Зачем еще, по-твоему, море выплюнуло меня обратно? Ты знаешь Черноводный залив не хуже меня, Салла. Ни один капитан с головой на плечах не поведет свой корабль через копья сардиньего короля, рискуя пропороть себе днище. «Плясунья Шайяла» не должна была там появиться.

— Это ветер, — громко заявил Салладор, — противный ветер, только и всего. Он загнал ее слишком далеко на юг.

— А кто его послал, этот ветер? Салла, Матерь говорила со мной.

— Твоя мать умерла, — заморгал лиссениец.

— Небесная Матерь. Она даровала мне семерых сыновей, а я позволил сжечь ее. Она говорила со мной. Мы сами призвали огонь, сказала она. И тени тоже. Я отвез Мелисандру на лодке в подземелье Штормового Предела и видел ужас, который она родила там. — Он до сих пор видел в страшных снах, как тень, цепляясь черными руками за ляжки жрицы, вылезает из ее раздутого чрева. — Она убила Крессена, и лорда Ренли, и отважного человека по имени Кортни Пенроз, и сыновей моих тоже убила. Давно пора, чтобы кто-нибудь убил ее.

— Вот именно, «кто-нибудь» — только не ты. Ты слаб, как ребенок, и воин из тебя плохой. Останься, очень тебя прошу; мы поговорим, ты съешь что-нибудь, а потом мы, глядишь, поплывем в Браавос и наймем для этой цели Безликого, так ведь? Но ты сейчас должен сесть на место и поесть.

Он делает все еще более трудным, устало подумал Давос, хотя дело с самого начала было труднее некуда.

— Месть сидит у меня в животе, Салла, и не оставляет места для еды. Отпусти меня. Ради нашей дружбы, пожелай мне удачи и дай мне уйти.

Салладор встал.

— Ты плохой друг, вот что. Когда ты умрешь, кто повезет твои кости и пепел твоей леди-жене, кто скажет ей, что она потеряла мужа и четырех сыновей? Бедный старый Салладор Саан, кто же еще. Но будь по-твоему, храбрый сир рыцарь, ступай, коли в могилу не терпится. Я соберу твои кости и раздам сыновьям, которые у тебя еще остались, — пусть носят в мешочках у себя на шее. — Он сердито махнул на Давоса унизанной перстнями рукой. — Ступай, ступай, ступай.

Давосу не хотелось уходить от него так.

— Салла…

— Сказано, ступай. Или оставайся, но если уж идешь, то иди. И Давос ушел.

Путь от «Богатого урожая» к воротам замка был долгим и одиноким. Портовые улочки, где прежде кишели солдаты, матросы и простой люд, опустели. Там, где раньше под ноги подворачивались визжащие свиньи и голые ребятишки, шмыгали крысы. Ноги у Давоса были как кисель, и кашель трижды вынуждал его останавливаться и отдыхать. Никто не пришел ему на помощь и даже не выглянул в окошко, чтобы посмотреть, в чем дело. Окна и двери стояли запертые, и больше половины домов были отмечены знаками траура. На Черноводную отплыли тысячи, а вернулись сотни. «Не один я потерял сыновей, — думал Давос. — Да помилует Матерь всех павших».

Дойдя до ворот замка, он и их нашел запертыми. Давос застучал кулаком в утыканное железными заклепками дерево. Ему никто не отвечал, но он стучал снова и снова. Наконец наверху, между двумя горгульями, появился человек с арбалетом.

— Кто там?

Давос задрал голову и сложил руки около рта.

— Сир Давос Сиворт к его величеству.

— Пьян ты, что ли? Ступай прочь и перестань дубасить в ворота.

Ну что ж, Салладор его предупреждал. Давос попробовал по-другому.

— Пошлите тогда за моим сыном. Это Деван, королевский оруженосец.

— Кто ты, говоришь, такой? — нахмурился стражник.

— Давос, Луковый Рыцарь.

Голова стражника исчезла, но вскоре вернулась.

— Убирайся, Луковый Рыцарь погиб на реке. Его корабль сгорел.

— Корабль сгорел, но я жив и стою перед тобой. Капитан ворот все еще Джейт?

— Кто?

— Джейт Блэкберн. Он меня знает.

— Не знаю такого. Его и в живых небось нет.

— Ну а лорд Читтеринг?

— Этого знаю. Он сгорел на Черноводной.

— Уилл Крючок? Хал-Боров?

— Все мертвы, — сказал часовой, но его явно одолело сомнение. — Подожди-ка, — промолвил он и снова исчез.

Давос стал ждать. Никого не осталось, тупо думал он, вспоминая белое брюхо Хала, вечно выпиравшее из его засаленного дублета, и длинный след от рыболовного крючка на лице Уилла, и то, как Джейт снимал шапку перед всеми женщинами, пятилетними и пятидесятилетними, высокородными и простыми. Они утонули или сгорели, вместе с его сыновьями и тысячью других, и теперь продолжают гореть в аду.

Стражник вернулся и сказал:

— Идите к калитке, вас пропустят.

Давос повиновался. Стражники, впустившие его, были ему незнакомы. Вооруженные копьями, они носили на груди лису в цветочном венке, эмблему дома Флорентов. Давоса провели не к Каменному Барабану, как он ожидал, а под арку Драконова Хвоста, в Сад Эйегона, и сержант велел ему подождать здесь.

— Его величеству известно, что я вернулся? — спросил Давос.

— Будь я проклят, если знаю. Сказано — ждите. — И караул удалился.

В Саду Эйегона приятно пахло сосной и повсюду стояли высокие темные деревья. Сад окружали высокие колючие изгороди, в нем цвели дикие розы, а на заболоченном клочке земли росла клюква.