Чудовище - Алекс Флинн Страница 39

Она так и сделала. Я остановился, замерев на секунду.

— А другую куда? — спросила она.

— Положи мне на плечо. А я свою… — кладя свою руку ей на талию, я не отводил взгляда от окна. — И просто повторяй за мной, — я принялся показывать ей самые простейшие шаги в вальсе. — Вперед, в сторону, сближаемся.

Она попыталась, но у нее ничего не вышло.

— Сюда, — я притянул ее к себе ближе, чем следовало.

Ее ноги прижались к моим. Я почувствовал, как каждый нерв, каждый мускул в моем теле напрягся. И молил бога, чтобы она не почувствовала, как бешено бьется мое сердце. Я продолжал направлять ее, и после пары попыток, она запомнила шаги.

— Музыки-то нет, — сказала она.

— Уже есть.

Я стал напевать «Голубой Дунай» и скользил с ней по комнате, среди стоящих повсюду коробок. Танцуя, мы слегка сбивались с ритма, и мне приходилось еще сильнее прижимать ее к себе. И нельзя сказать, что я уж очень возражал. Я заметил, что она подушилась какими-то духами, от их запаха, и от того, что я напевал мотив песни, голова у меня пошла кругом.

Но продолжал скользить по полу, ведя ее по небольшому кругу, так, как нас учили, и жалея, что не знаю никаких других песен, чтобы можно было продлить этот момент. В конце концов, слова закончились, и мне пришлось остановиться.

— Вы танцуете просто божественно, моя дорогая Ида, — сказал я.

Какой же я придурок!

Она захихикала и отпустила мою руку, но не отодвинулась от меня.

— Адриан, я никогда не встречала никого, похожего на тебя.

— Ха, не сомневаюсь в этом.

— Нет, ты меня не понял. Я имела в виду, что у меня никогда не было такого друга.

Друга. Она сказала: друга. Это звучало намного лучше, чем «похититель», «тюремщик». И все равно недостаточно хорошо. Я хотел большего, и уже не столько из-за заклятья. Я хотел ее навсегда. Беспокоила ли меня уверенность в том, что единственной причиной, по которой мы до сих пор ни разу не поцеловались, единственной причиной, из-за которой она не хочет меня, была моя ужасная внешность? Несомненно. Но, может быть, если бы приложил к этому больше усилий, она бы смогла увидеть настоящего меня. Если не считать того, что теперь я и сам не знал, какой я на самом деле. Я стал другим — не только моя внешность, я весь изменился.

— Я ненавидела тебя за то, что ты заставил меня остаться здесь, — продолжила она.

— Я знаю. Но, Линди, я был вынужден, я не мог больше выносить одиночество. Только поэтому…

— Ты думаешь, я этого не вижу? Тебе, наверное, было так одиноко. Я все понимаю.

— Понимаешь?

Она кивнула, но мне хотелось, чтобы она возразила, хотелось, чтобы я сумел найти в себе силы отпустить ее, и услышать, как она скажет: — Нет. Я останусь. И не потому, что ты меня заставляешь, или мне тебя жаль, а потому, что хочу быть здесь, с тобой.

Но я знал, что не могу сделать этого, да и она никогда так не скажет. Я задавался вопросом, почему она до сих пор не попросила отпустить ее. Значило ли это, что она больше не хочет уходить, что она счастлива? Я не смел надеяться. И по-прежнему вдыхал аромат ее духов — духов, которыми никогда раньше она не пользовалась. Наверное.

— Адриан, почему ты… такой?

— Какой именно?

— Забудь, — она отвернулась. — Прости.

А я вспомнил свою легенду.

— Я всегда был таким. Неужели я настолько уродлив, что противно смотреть?

Она не отвечала мне некоторое время, и не смотрела в мою сторону. На минуту мне показалось, что мы оба забыли, как дышать, и все рухнуло, разрушилось.

Но в конце концов она сказала: — Нет.

Мы оба сделали глубокий вдох.

— Твоя внешность для меня ничего не значит, — продолжила она. — Я привыкла к ней. Ты был так добр ко мне, Адриан.

Я кивнул.

— Я же твой друг.

Мы провели в этой комнате весь остаток дня и даже не притронулись к учебникам.

— Я попрошу Уилла перенести завтрашние занятия на более позднее время, — сказал я Линди.

Под вечер она сняла это зеленое платье и сложила его обратно в коробку. Той же ночью я — в свете луны — тайком пробрался наверх, забрал платье и положил его к себе под подушку.

Учитывая мое звериное обоняние, я без труда чуял легкий аромат ее духов. Где-то я читал, что запахи нередко будоражат воспоминания. Всю ночь платье пролежало в непосредственной близости с моим лицом, и я мечтал о том, как держу ее в своих объятиях, и о том, что она тоже желает меня. Но это было невозможно. Она же сказала, что я просто друг.

Но на следующее утро, когда Линди спустилась к завтраку, с распущенными блестящими локонами, я снова почуял этот аромат.

Это подарило мне надежду.

Комната Линди находилась на два этажа выше моей. Как же было трудно уснуть, зная, что она здесь, рядом, спит одна-одинешенька. По ночам я практически ощущал ее тело, скользящее на белых прохладных простынях. Мне хотелось изучить каждую родинку на ее коже. И теперь я просто не мог успокоиться. Мои простыни казались мне такими горячими, временами потными, неприятными. До боли я желал, чтобы она оказалась в моей постели, представлял ее, лежащую в своей. Я засыпал с мыслями о ней, и просыпался — весь мокрый — на простынях, скрутившихся вокруг моих ног. Я представлял, каково это — прижаться к ней всем телом. Безумно хотел дотронуться до нее. В тот день, когда она примерила платье, я обратил внимание на то, что она смягчилась по отношению ко мне. Как бы то ни было, я знал, что накрасилась она для меня.

— Жаль, что мы не можем ходить в школу вместе, — как-то раз после урока сказала Линди. — Имею в виду, что ты не можешь ходить в ту школу, где раньше училась я.

Она произнесла это, и я понял, что она по-прежнему хочет вернуться туда, но и со мной она тоже хотела бы остаться.

— Мне бы понравилось там?

Было уже за полдень. Я — без лишних церемоний — открыл окно, и лучи света коснулись ее волос, отчего они стали отливать золотом. Я хотел было протянуть руку и дотронуться до них, но не стал.

Она задумалась.

— Скорее всего, нет. Там все богатые и высокомерные. Я так и не стала для них своей.

А я стал. Сейчас меня это удивляло.

— Что сказали бы твои друзья, если бы увидели среди них кого-то вроде меня?

— У меня не было там друзей, — улыбнулась она. — Но я уверена, кое-кто из членов родительского комитета выступали бы против тебя.

Я засмеялся, представив себе эту картину. И абсолютно точно знал, о чьих родителях идет речь — нет, они не имели ко мне никакого отношения. Но это одни из тех, кто не пропускают ни одного собрания, всячески помогают школе и постоянно на что-то жалуются. Им до всего было дело.