Восьмая нога Бога - Майкл Ши Страница 39

– Тихо! Все по порядку. Меня зовут Желтушница Толстая, я урожденная бродячая ведьма со Стреги, рано осталась сиротой и всего в жизни добилась самостоятельно. Но мне уже недолго оставаться Желтушницей Толстой, ибо теперь я пустилась в предприятие – и разумеется, вы все вместе со мной, – которое называется Подвигом Имянаречения! Да – да! Вот до каких высот в избранной мною науке я поднялась своим трудом! И когда с этим будет покончено, я стану зваться новым, славным именем, которое выберу себе сама, и по заслугам: Желтушница Аракницидия! Или, может, так: Желтушница Молот Пауков, или вот так – я еще обдумываю: Желтушница Погибель А-Рака!

– Так ты хочешь сказать, – выдохнула я, – что наняла нас помочь в убийстве?..

– Именно так! – В темно-золотых глазах ведьмы полыхало безумие. – Мы зарежем и выпотрошим самого дедушку А-Рака! Вот в каком славном подвиге вам благодаря моей хитрости выпало на долю участвовать! Как, разве вы не слышали о строжайших ограничениях, которые орден Сестер налагает на всякую, кто претендует на собственный титул? Не знаете, сколь скудный запас магии и волшебства полагается всякой претендентке? Неужели вы все еще не поняли, почему я прибегаю к унизительным уловкам и ухищрениям, иду в обход и пользуюсь подручными средствами? И вы еще смеете скулить и жаловаться? Да вы должны лопаться от гордости, в ногах у меня валяться и благодарить за то, что я оказала вам такую честь! И уж по крайней мере не перебивать меня, пока я рассказываю вам, что да как!

По правде сказать, никому из нас не удалось еще и словечка вставить. Ведьма продолжала свое словоизвержение:

– И знайте, что я прошла дьявольски тяжелый путь, чтобы стать тем, чем я стала, но тяготы не пугали меня, я встречала их лицом к лицу! Ограничения, которым подвергаются все претендентки на Подвиг Имянаречения, суровы до жестокости, это всем известно. Сущие крохи колдовства – вот все, что нам позволено, а в остальном приходится полагаться на собственную изобретательность, находчивость и хитрость. За ценой я никогда не стояла. Чтобы раздобыть те деньги, которые я заплатила вам за службу, мне пришлось расстаться со своей красотой, – хотя и тут я умудрилась обставить все так, что старая скряга вынуждена была оставить мне мой чудный цвет лица! – Я так и не поняла, была ли то шутка или она говорила всерьез, однако мне кажется, что у нашей ведьмы, как и у большинства фанатиков, чувства юмора не было ни на грош, если не считать приступов безумного ликования, которые на нее иногда находили. – Я разработала свой план до последней мелочи, а их в нем тысячи, – неистовствовала она, – мой неутомимый разум исчислил все возможности, вплоть до последнего шага. Каждый тончайший намек, каждое зернышко беспокойства, посеянное в сознании противника, каждое безупречное, дорого доставшееся звено в этой цепи выковано мною и только мною, и каждое подтверждает мою правоту!

И до чего же меня бесит, что мой ученый руководитель в этом Подвиге, эта доцента Угрезадница со Стреги, – разумеется, я нисколько не хочу принизить ее академический статус, – эта чешуйчатая сука вечно пристает ко мне со своими придирками, норовит уколоть тем, что я все делаю не так, как положено, и вообще на каждом шагу вставляет мне палки в колеса! Ну почему гений всегда вынужден терпеть от воинствующей посредственности?! Но теперь-то я по крайней мере от нее свободна – теперь, когда дело дошло до самой сути, когда мне предстоит прыгнуть прямо в пасть врага, я наконец-то свободна! Так что, друзья мои, готовьтесь, дела у нас пойдут живее некуда!

Завороженные отчаянным бахвальством ведьмы, мы даже вздрогнули, когда она вдруг умолкла. Первой пришла в себя Мав. Задумчиво, точно и не ожидая ответа, она спросила:

– Если я не ошибаюсь, Желтушница, название храма Эндон Тиоз, куда мы должны доставить этот груз, звучит очень похоже на верхнеархаический, и тогда его можно перевести как «внутри бога»…

– А, так ты заметила? – улыбнулась оранжевоглазая Желтушница Толстая. «Нет, определенно, когда она выдает себя за хитрую тихоню, становится еще противнее, пусть бы лучше распиналась дальше», – невольно подумала я.

Но внимание Мав уже привлекло что-то новое.

– Вы слышали? – спросила она тихо. – И вот опять?

– Да. Незапертая дверь скрипит на ветру.

– Вот именно. Скрипит… а теперь ягненок заблеял, просит мамку… Здесь недалеко, сразу под горой, Кой-какая Деревушка. Странно, что стадо до сих пор не выгнали, солнце-то уж высоко.

– Кой-какая Деревушка и впрямь неподалеку, – загадочно промурлыкала ведьма, причем ликования в ее голосе заметно поубавилось, хотя глаза по-прежнему горели странным огнем. Что-то похожее на страх в голосе Мав заставило меня насторожиться.

– Честнейшая Желтушница, – начала я, даже не пытаясь скрыть насмешку, – так мы пойдем дальше или нет? Мав ничем тебе не обязана, но мне и моим людям она друг, и наш долг помочь ей узнать, что случилось там, впереди.

– Так вперед! – завопила ведьма. – Нам по пути!

Только через десяток-другой шагов я услышала то, что Мав и ведьма различили гораздо раньше: то и дело утренний ветерок доносил откуда-то снизу еле слышные глухие удары, как будто дверь заскрипит на сквозняке, захлопнется с размаху, тут же снова со скрипом, отворится, и опять.

– Что страшного в том, что дверь забыли запереть и она скрипит на сквозняке? – ласково спросила я у Мав. Причина ее нарастающего волнения была мне ясна: молодая женщина думала о собственной деревеньке среди гор, боялась за своих двух малюток.

– Народ в горах хозяйственный, – последовал уклончивый ответ.

Мав настороженно ловила каждый звук, с видимым усилием подавляя страх. Мне тоже стало не по себе. Горцы живут просто, даже скудновато, но грязнуль или нерях я среди них не видела. Так что скрип незапертой двери в этих местах и впрямь не предвещал ничего хорошего. Тут дорога обвилась вокруг последней складки холма и нырнула вниз, в долину, где в укромной ложбинке между двумя холмами приютилась Кой-Какая Деревушка.

Деревушка оказалась приличная, больше двух десятков дворов, – соломенные крыши выглядывали из травяного гнездышка, основательные трехстенные амбары из выбеленного солнцем дерева да сложенные из дикого камня загоны для стрижки выстроились вдоль околицы. Чисто выметенные мощеные дорожки, что вели от порога к порогу, были пусты. Солнце стояло уже довольно высоко над горизонтом, щедро заливая своим сиянием холмы, и вся деревушка была в этот час черно-золотой от утреннего света и длинных ночных теней.

– Видите, как странно проломлены местами стены? – Тревога в голосе Мав нарастала с каждым мгновением. Стоило ей сказать, как я тоже заметила: в невысоких оградах загонов для дойки и стрижки скота и впрямь зияли дыры, точно кто-то, забавы ради, проламывал их пинками, причем все камни высыпались внутрь загонов, по направлению к деревне.

Тут примчались наши уцелевшие шавки, счетом три, которые с самого рассвета бежали впереди, вынюхивая дорогу. Мав сразу поняла, что за весть они принесли, сорвалась с места и кинулась вперед – ну и здорова же она была бегать! Мимо Оломбо и Ниффта она пронеслась раньше, чем те успели услышать ее шаги, так что оба подскочили от неожиданности и бросились за ней. Мы все бросились за ней вдогонку, все, кроме Желтушницы Толстой, которая, еще не отойдя от своего неожиданного приступа молчаливости, только мрачно качала головой нам в след.