Жертва на замену - Анастасия Дронова Страница 39

Лайонел встал со стула с изогнутым сидением и перекрещенными ножками, напоминающими собой извивающихся змей, и подошел ко мне. Я не оборачивалась, но почти сразу почувствовала его дыхание на своем затылке.

Сердце подскочило к самому горлу — когда его ладони, лишившиеся перчаток, сжали мои плечи — и принялось беспорядочно прыгать внутри. Дрожь прошлась вдоль позвоночника, и ее причиной был не остывающий от отсутствия солнца ветер.

— Тебе не о чем беспокоиться, все будет…

Резко развернулась, не дослушав и, прежде чем Лайонел закончил, кинулась к нему, крепко сцепив руки за его спиной: правда ширина плеч позволила соединить лишь фаланги пальцев.

— Я не хочу… Не хочу возвращаться… — невнятно промычала, вдыхая пряный бальзамический аромат, исходивший от его белых одежд.

Слезы обожгли глаза. Я сильнее прижалась к мужской груди, пытаясь уйти от реальности, вслушиваясь в сбившееся сердцебиение.

Тяжелая рука осторожно прошлась по волосам.

Молчание затянулось, прерываемое моим судорожным дыханием, в попытке успокоиться, и стуком сердца.

— Я тоже…

Подняла голову, давя желание переспросить. Убедиться в верности догадки. И попала в капкан его глаз. Увязла в янтарной трясине. Меня неудержимо потянуло к нему, губы обожгло желание прикоснуться, ощутить, понять…

Мысли начали путаться. Лишь одно маячило перед глазами с кристальной ясностью.

Поцелуй все расставит на свои места: либо рассеет иллюзию, либо подтвердит мои чувства.

Руки Лайонела сомкнулись на моих плечах, рывок — и между нашими лицами остались жалкие несколько миллиметров. Дыхание смешалось. Я прикрыла глаза, не в силах вместить всю гамму нахлынувших чувств: страх и нетерпение болезненно пульсировали под кожей.

Мужские губы неуклюже мазанули по уголку моих губ: Лай отпустил меня, схватившись за голову и пронзительно застонав.

— Что с тобой?

Подхватила пошатнувшегося зиуданса и усадила на кровать. Он снова застонал, сгорбившись и ногтями впиваясь в кожу лица.

— Кожа горит… — выдохнул он.

— Я налью воды, — забегала в поисках кувшина с водой или умывальника: и зацепилась взглядом за невзрачный сосуд из необожженной глины в противоположном углу. Рядом стоял расписной стакан с гербом Аусиды — коброй с раздувшимся капюшоном.

Схватила его — жидкость внутри всплеснулась о стенки. Никаких запахов кроме небольшого болотистого душка мокрой глины. Ринулась обратно — стараясь не споткнуться и не расплескать воду.

— Лай, — позвала мужчину, не зная, что делать дальше, плечи его чуть расслабились, но ладони все еще закрывали лицо. — Вот.

Протянула ему кувшин с водой. Он сделал лишь один глоток, а остатки вылил себе на голову.

— Ох… — приложила руку ко рту: и поразило меня не пустая трата ценных ресурсов в пустыни (вода тут точно на вес золота), а лицо. Его лицо лишилось всех звериных черт, а сегодня определенно не полнолуние…

— Лай, твое лицо…

43

Расхаживала взад-вперед, нервно обгрызая кончики ногтей. Дурная детская привычка напомнила о себе. А я думала, что избавилась от нее в 12 лет, когда надоели издевательства и подколы одноклассников. Но я не могла спокойно смотреть на то, как Табиб обследовал Лайонела, и с каждой новой строчкой в своей пожелтевшей от времени тетрадке в кожаном переплете, его лицо становилось все мрачнее.

— Что с ним? — не выдержав, спросила я, когда старый лекарь вздохнул, убрав от вздымающейся груди, сферу, светящуюся холодным голубым светом. Он встряхнул рукой, и прозрачный шар потух.

Я с надеждой заглянула в покрытое плотными чешуйками, как у рептилии, лицо с черными глазками-бусинами.

Лаизареис потер переносицу и снова вздохнул, собираясь с духом. После поднял голову и бросил вопросительный взгляд на зиуданса.

— Скажи ей, — кивнул он.

— Дело в том… — Табиб чуть подвинулся, чтобы я могла сесть напротив него. — Что наш Светлейший, как Вы знаете, необычный хаимец. Я много лет ломал голову, над тем, чтобы понять, как работают его полуночные превращения. Ведь за свою долгую жизнь я поведал немало. Во время Войны и после, я встречал полукровок, живущих в самом сердце Хульского леса, в заснеженных пещерах Калдс Ауисиды, на бескрайних просторах Акрса, где к ним относятся благосклоннее всего. И никто из них не обращался в человека в полнолуние. Они росли такими же, как и остальные дети жителей Хайма, лишь в 13 лет их черты могли немного измениться: кто-то из них терял часть шерсти, на лице или на руках, у других же укорачивались клыки, и лицо приобретало человеческие черты, мог даже поменяться цвет глаз. Но чтобы полностью стать человеком — никогда. Я пришел к выводу, что Лайонел сам не может решить, кто он. Его превращения — результат нестабильных эмоций, что накапливаются в течение месяца, ведь ему каждый день приходится делать выбор. Решать, кто он.

— То есть… — не совсем поняла, к чему клонит Табиб, но нить я уловила и решилась задать вопрос: — Лайонел может обращаться по собственному желанию?

Такой исход был бы самым благоприятным.

— Если бы так, — Табиб снова вздохнул. — Видела, что бывает, когда масло попадает в воду? Две материи не смешиваются, и масло остается плыть на поверхности. Если взболтать емкость — масло распадается, вода вырывается из своей тюрьмы, но через какое-то время все становится на свои места. Так и с Лайонелом, «масло» — его сущность ливы, «вода» — человек в нем. Его страх быть разоблаченным подавлял все, что могло «встряхнуть бутылку» и выпустить человека на свободу. И это случалось только в полнолуние. А после — все приходило в относительную норму. Но сейчас, судя по показателям сферы Убилса, его второй сущности будто бы и нет.

— Насколько я помню из курса «Физики», — протянула, вдумываясь: я все еще размышляла об аналогии с маслом и водой, и меня не очень напугали последние слова Лаизареиса, — Вода выталкивает масло, потому что у масла меньше плотность. По этой аналогии, выходит, что Лай — больше человек, чем хаимец. Погодите-ка… Как второй сущности больше нет?!

Встревоженно забегала взглядом от Лайонела к Табибу и обратно.

— Сфера показывает, что он абсолютно здоров. Раньше, во время его полнолуний, ее поверхность была подернута красной дымкой. Сейчас нет. Может, это временно. Но сейчас наш зиуданс — человек, как любой другой полноценный житель страны Маннов. Больше я пока ничего сказать не могу.

Старик раскланялся и вышел.

На душе сразу потяжелело.

Это я что-то сделала? А может, на него как-то повлияла сила Фуглис Люихаз, которую я позаимствовала? Или я его расстроила своим «Не хочу возвращаться»?

В любом случае меня не покидало стойкое чувство мое причастности.

— Гень, — позвал Лай, заставляя меня оторвать взгляд от собственных рук, лежащих на коленях и судорожно сжимавших тонкую ткань белого платья. Лайонел сдвинулся на другую половину кровати, жестом головы указывая на опустевшее место. — Иди сюда.