Лунный бархат - Максим Далин Страница 39

— Если бы выгнали! О, какие ты говоришь пустяки! Нет, конечно, нет — но я все время чувствую вину. Скверная, скверная девчонка! А не играй с чужой судьбой, негодница! Поделом мне…

Женя тронул ее руку.

— Ты же можешь… все поправить, да?

— Убить вас? Отпустить? — Лиза тяжело покачала головой. — Нет. Не могу.

— Почему?

— Дурачок! Я люблю! Я люблю тебя — создание свое, дитя во Мраке! Люблю твою душу — не могу от пустить ее туда… сил нет. Ревную к Вечности и хочу бытия твоего — здесь! Даже для твоего блага — не могу! Низкая, низкая девка!

Лиза разрыдалась. Женя обнял ее, неловко и бережно — и она плакала у него на плече, прожигая его слезами насквозь. Ее душа была вывернута до острой боли — и Женя ощущал ее нежность, и ужас, и одиночество, и смертную тоску по разбитой надежде. От желания успокоить, вылечить — помочь — у Жени судорога прошла по душе, но он даже представить себе не мог — как.

— Лиза… я тоже тебя люблю, — сказал он, еле ворочая языком.

Она зарыдала еще безутешнее.

— Лиза, знаешь, что… хочешь, я с тобой останусь? — выговорил Женя с диким трудом.

Лиза подняла голову.

— Будешь со мной в Инобытии, как вампир? — спросила она с горькой улыбкой. — Хранителем Смертей станешь — таким, как надо? Проводником Обреченных? Научишься легко убивать, да?

Женя молчал.

— А что будет с твоей свитой, милый? Ты их сожжешь? Или заставишь делать то, что нужно? Или просто бросишь на произвол судьбы — мучаться?

Женя молчал, чувствуя себя последним подонком. Он тоже не знал, что делать.

Лиза освободилась из его объятий. Она больше не плакала — ее лицо выражало спокойную решимость самоубийцы.

— Все, милый, — сказала она нежно. — Не стоит больше мучить друг друга. Ты все понял, верно? Может быть, придумаешь, как поправить. Может быть, мир поправит сам. Судьба бывает на удивление милосердна. Я люблю тебя, дитя мое. Ты был моей самой отчаянной надеждой и самой теплой мыслью. Прощай. Я останусь во Тьме, ты уйдешь на Свет — не будем больше лгать себе, мой дорогой Женечка.

Лиза на миг притянула Женину голову к себе и коснулась губами его губ. Она едва обозначила поцелуй, но и условный, он был — ослепительная вспышка вампирской силы. Женя хотел придержать ее — но Лиза убрала его руку со своего плеча.

— Все, все, дорогой. Прощай.

И скользнула прочь, превратившись в собственную тень — только белый шарф мелькнул среди черных деревьев и растаял в сумраке.

Женя повернулся и медленно побрел по кладбищенской аллее к трамвайной остановке.

Корнет стоял на перекрестке и улыбался. Светофор, выключенный на ночь, мигал и мигал своим желтым глазом. Мостовая блестела, как бальное платье. Дом напротив был темен, совсем темен, только в одном окне горела розовая лампа. Корнет нежно смотрел на нее. Больно — это вовсе не плохо. Больно — это даже хорошо. Это правильно. Это означает, что ты принадлежишь, потому что невозможно ничего отдать так, чтобы не стало больно хоть на минутку. Очень больно — значит, отдано все, что можно. Так славно. Так спокойно.

Доброй ночи.

К тротуару вдруг причалил серебряный автомобиль. Вынырнул из темноты, подплыл бесшумно, бесшумно остановился. Корнет взглянул, начиная удивляться.

Из машины вышел темноволосый вампир, который смотрел на него в «Лунном бархате». И так же, как в «Лунном бархате», Корнет перестал видеть и слышать все вокруг — мир захлестнула горячая сияющая волна.

— Вы простите мою бесцеремонность, Александр?

Корнет кивнул и встряхнул головой, пытаясь вытряхнуть наваждение. В его воображении возник явственный образ удава, страстно разглядывающего кролика — и он усмехнулся помимо воли.

— Ну что вы, Шурочка, — рассмеялся вампир. — Как я могу посягать на вашу свободную душу? Просто вы не привыкли к… интересу такого рода.

— Неправда, — сказал Корнет. — Интереса такого рода вокруг — хоть отбавляй.

— Не такого, — вампир скопировал интонацию совершенно точно. — Вас обидели, Шурочка. Обделили любовью. Украли человеческую жизнь.

— А вы — добрый самаритянин. И можете мне пре доставить и то, и другое.

В глазах цвета темного агата мелькнула обида.

— Вы думаете, я вас клею?

Корнет хихикнул.

— Думаю.

Вампир рассмеялся. Его смех был хорош — чист, без дурной изнанки. Корнет улыбнулся в ответ.

— Меня нельзя клеить. Я занят.

Вампир с едва заметной усмешкой показал взглядом на окно.

— Дежурством под окнами смертного? Тихо, тихо, Шурочка, я все понимаю: не мое дело, я, козел, могу убираться отсюда, не смею хвататься грязными лапа ми… но все-таки — зачем вам это?

Корнет вздохнул.

— Не ваше дело и все такое.

Вампир улыбнулся. Отвернул голову Корнета от окна к себе. От его прикосновений мерцающий жар влился в Шуркину кровь, закружилась голова, мир поплыл в светящемся млечном тумане. Корнет прислонился спиной к машине, уронил руки — вампир обнял его за плечо и принялся распутывать взлохмаченные волосы. Его прикосновения были совершенно нестерпимы, но у Корнета не было сил отстраниться — он растворился в болезненной, блаженной, наркотической истоме.

— Вот видите, Шурочка, — голос в его сознании отдавался малиновым звоном, — у вас — здоровые инстинкты. У вас — княжеская кровь, вы голодны без любви, вы устали от одиночества, я все понимаю, я все вижу. Вы будете Князем Вечности, вы будете хорошим Князем, вы полны чистой силы — я стану вашим наставником, боль забудется, все пройдет, вы будете веселы, расслабьтесь, доверьтесь мне…

Корнет почувствовал себя летящим над темной ветреной бездной — и поборол мгновенный приступ тошноты. Мучительное наслаждение от прикосновений вампира не давало ему собраться с мыслями и лишало сил — и тело желало подчиниться. Каждая клетка кожи, каждая капля крови желала — тепла, покоя, защищенности, любви. Но душа…

Душа знала, что ей нужно.

Корнет выбрал момент и вырвался из полуобозначенных объятий.

— Что с вами, Шурочка? — спросил вампир. Было похоже, что он растерялся.

— Вы… не трогайте меня больше, пожалуйста, — взмолился Корнет, еле подбирая слова. — Мне нехорошо.

— Не может быть. Вам хорошо. Я чувствую.

— Не так — я так не хочу. Не надо.

На лицо вампира набежала тень — даже обозначилась складка между бровями.

— В чем дело?

— Не знаю. Просто не могу так и все.

— А вы знаете, что будет с вами в такой ипостаси, если вы будете пренебрегать своей новой сущностью? Знаете, Шурочка? Или хотя бы догадываетесь?