Голубая кровь - Олег Угрюмов Страница 39

— Здесь нужно повернуть налево и вверх, вон до того обломка скалы.

— Не заговаривай мне зубы, я жду объяснений.

— Мы не в крепости, Кайнен. Здесь я твой спутник и друг, а не подчиненный. И ты услышишь только то, что я сочту нужным тебе рассказать. И только тогда, когда сочту нужным. Теперь сворачивай направо. И придержи коня. Тут очень сложный и опасный участок.

/Время пришло, и Он знает об этом. Остальные суетятся, им не до прошлых распрей, оттого так легко дышать и двигаться. Забытые ощущения, прекрасные ощущения. А может, у них просто не хватает сил? Страх губит, а на их месте я бы сейчас очень боялся. Кто знает, как поведет себя Мститель? Они не застигнут его врасплох — он предупрежден, а значит, вооружен. Предыдущий опыт весьма печален, но это очень полезный опыт. Понимают ли они, что в мире все переменилось?

Их потрясла гибель Нулагана-Кровососа, но ведь ничего не слышно и о Падальщике. А это только начало…/

— Все рушится, — глухо сказал Аддон. — Все не так. Либина умерла, Руф погиб, Уна уехала. Я не верю Килиану, хотя и не имею права осуждать его. И все же не могу представить, что на самом деле произошло тогда между моими мальчиками, что один из них не вернулся домой.

— Между твоим мальчиком и тем, кого ты назвал Руфом, — жестко сказал Каббад. Аддон вздрогнул.

— Кстати, теперь уже можно спросить, почему ты выбрал для него это имя?

— Отец всегда говорил, что хотел бы назвать меня Руфом, но мать настояла на имени Аддон. Мечтал сделать ему приятное и назвать Руфом своего сына, но Либина умолила дать мальчику имя Килиан. Такая вот хорошая семейная традиция не называть сыновей… А когда мы увидели Его, то — ты помнишь — я взгляда не мог отвести: так хорош, так силен, так красив. Имя напрашивалось само собой.

— Теперь понятно. — В голосе Каббада послышалась улыбка.

Он помолчал, затем заговорил тихо и серьезно, и Аддон удивился тому, что прорицатель едет впереди него, а слова так отчетливо слышны в замершем воздухе.

— Я веду себя непривычно, иначе, и тебе это неприятно, друг Кайнен. Я меняюсь слишком внезапно, и ты подспудно боишься, что я изменюсь настолько, что ты потеряешь и меня. А я последний из твоих родных и близких.

Поверь, Аддон, мне искренне жаль — но ты прав. Со смертью Либины и Руфа изменились мы все. Никогда больше не будет прежнего Килиана, и неважно, виновен он в смерти того, кого считал братом, или не виновен. Не вернется к нам влюбленная, веселая девочка Уна: в скором времени мы будем низко кланяться великой царице Газарры, и у этой царицы будут холодные глаза и опустошенная душа. Не останется и хорошо знакомого и любимого мною Аддона Кайнена — счастливого мужа и отца, который хотел, чтобы весь мир вокруг него был таким же радостным и светлым, как его жизнь. Не отыщется места и прорицателю Каббаду — самому плохому прорицателю, что всегда жалел жертвенных ягнят и не слишком верил в милосердие богов, которым служил. Это очень печально, но мы не в силах изменить грядущее.

Никто не в силах. Поэтому чаще всего стараются переделать собственное прошлое…

Позже Кайнен никак не мог понять, ехали они тогда или остановились, день это был или ночь, жара или холод, — да и неважно все это. То, что он услышал от Каббада, перевернуло его сознание. Ему было бы гораздо проще считать, что старый прорицатель разыгрывает его, либо окончательно обезумел, либо…

Если бы он услышал все от кого-нибудь другого, то не поверил бы. От кого угодно, только не от Каббада — человека, не верившего в богов.

Точнее — не доверявшего богам.

Аддон знал, что все сказанное Каббадом — правда, от первого и до последнего слова.

Это было страшно, неимоверно страшно — жить в мире, где возможна такая правда, но вместе с иссушающим душу страхом Кайнен почувствовал внезапное облегчение.