Ведьмина зима - Кэтрин Арден Страница 38

Они выбрались в предбанник в конце. Когда он притянул ее на пол, там были одеяла, что пахли зимним лесом. Они уже не могла говорить тогда, но это было не важно. Ей не нужны были слова, чтобы позвать его. Только движение пальцев, жар ее кожи в синяках. Его ладони помнили ее, хоть разум — нет. Это было в его прикосновении, он легонько задевал ее отчасти зажившие раны, это было в его хватке, в его взгляде, пока свечи не догорели.

Она засыпала в темноте, ощущала пульс его тела в себе, хвою на губах.

А потом она резко села.

— Еще…?

— Полночь, — утомленно сказал он. — Да, полночь. Я не дам тебе проиграть.

Его голос изменился. Он произнес ее имя.

Она приподнялась на локте, покраснела.

— Ты вспомнил.

Он молчал.

— Ты выпустил Медведя, чтобы спасти меня. Зачем?

Он все еще молчал.

— Я искала тебя, — сказала она. — Я научилась колдовать. Мне помогла жар — птица, ты не убил меня… хватит так на меня смотреть.

— Я не думал… — начал он, она злилась, чтобы скрыть боль.

Он сел, отодвинулся от нее, его спина была напряжена в полумраке.

— Я хотела этого, — сказала она его спине, пытаясь не думать о том, чему ее учили. Скромности, терпению, ложиться с мужчинами только ради детей, не наслаждаться этим. — Я думала… и ты хотел. А ты… — она не могла сказать это, потому выдавила. — Ты вспомнил. Небольшая цена за это, — но она не казалась маленькой.

Он повернулся, и она увидела его лицо: он будто не верил ей. Вася хотела бы не сидеть голой рядом с ним.

Он сказал:

— Спасибо.

«Спасибо? — слово звучало холодно после часов жара. — Может, ты хотел бы не вспоминать, — подумала она. — Часть тебя была рада тут, ощущала страх и любовь в этом плену», — она не сказала этого.

— Медведь свободен на Руси, — сказала Вася вместо этого. — Он поднял мертвых. Мы должны помочь моему двоюродному брату, моему брату. Я пришла за твоей помощью.

Морозко молчал. Он не отодвинулся, но его взгляд стал далеким, нечитаемым.

Вася добавила с внезапным гневом:

— Ты должен помочь нам. Из — за тебя Медведь на свободе. Не нужно было договариваться с ним. Я сама выбралась из огня.

Он чуть оживился.

— Я думал об этом. Но это того стоило. Когда ты притянула меня в Москву, я знал.

— Знал что?

— Что ты могла быть мостом между людьми и чертями. Не дать нам угаснуть, а людям — забыть. Что мы не обречены, если ты жива, если ты найдешь свою силу. И я не мог никак иначе спасти тебя. Я посчитал, что это стоило риска, что бы ни было потом.

— Ты мог и поверить, что я спасу себя.

— Ты собиралась умереть. Я это видел.

Она вздрогнула.

— Да, — тихо сказала она. — Я хотела умереть. Соловей погиб, умер у меня под руками, и… — она замолчала. — Но мой конь сказал бы, что глупо сдаваться. И я передумала.

Дикая простота ночи пропала из — за бесконечных сложностей. Она не думала, что он оставил свое царство и свободу из — за любви к ней. Часть ее догадывалась, но он был королем скрытого царства, и он не мог принимать такие решения. Он хотел силы ее крови.

Она устала, замерзла, ощущала боль.

Она ощущала себя более одинокой, чем раньше.

А потом разозлилась на себя. От холода можно было спастись, и к черту эту новую неловкость между ними. Она забралась под тяжелые одеяла, отвернулась от него. Он не двигался. Она сжалась в комок, пытаясь согреться одна.

Легкая, как снежинка, ладонь задела ее плечо. Слезы собрались в ее глазах. Вася пыталась сморгнуть их. Это было слишком: его присутствие, холодное и тихое, логичные объяснения. Это плохо вязалось с воспоминанием о страсти.

— Нет, — сказал он. — Не горюй этой ночью, Вася.

— Ты бы не сделал этого, — она не смотрела на него. — Это… — она махнула на купальню и на них. — Если бы ты смог вспомнить, кто я. Ты бы не спас мне жизнь, не будь я… не будь я…

Его ладонь пропала с ее плеча.

— Я пытался тебя отпустить, — сказал он. — Я пытался снова и снова. Потому что каждый раз, когда касался тебя, смотрел на тебя, становился ближе к смертности. Я боялся. Но не мог, — он замолчал, продолжил. — Может, если бы ты не была такой, я бы дал тебе умереть. Но… я слышал твой крик. Сквозь туманы слабости после пожара в Москве я услышал тебя. Я говорил себе, что вел себя логично, что ты — наша последняя надежда. Я так говорил себе. Но я думал о тебе в огне.

Вася повернулась к нему. Он сжал губы, словно сказал больше, чем хотел.

— А теперь? — спросила она.

— Мы здесь, — просто сказал он.

— Прости, — сказала она. — Я не знала, как еще вернуть тебя.

— Другого пути не было. Думаешь, почему мой брат так верил в эту темницу? Он знал, что нет такой сильной связи, что вернет меня к себе. Как и я не знал.

Морозко не звучал счастливо. Вася поняла, что он мог ощущать себя так же, как она: потрясенно. Она протянула руку. Он не смотрел на нее, но сжал ее пальцы.

— Я все еще боюсь, — сказал он. Это была правда, смелая правда. — Я рад, что ты жива. Я рад видеть тебя снова. Но я не знаю, что делать.

— Я тоже боюсь, — сказала она.

Его пальцы нашли ее запястье, кровь прилила к ее коже.

— Ты замерзла?

Да, но…

— Думаю, — отметил он, — мы сможем разделить одни одеяла еще несколько часов.

— Нам нужно идти, — сказала Вася. — У нас много дел, а времени нет.

— Час или три не делают разницы в Полуночи, — сказал Морозко. — Ты сама уже как тень, Вася.

— Будет разница, — сказала она. — Я не могу уснуть тут.

— Можешь, — сказал он. — Я сберегу тебя в Полуночи.

Поспать… Ох, как она устала. Она уже была под одеялами, через миг он лег рядом. Ее дыхание стало быстрым, она сжала кулаки, чтобы не коснуться его.

Они с опаской смотрели друг на друга. Морозко первым пошевелился. Он коснулся ее лица, обвел ее острую челюсть, задел толстый порез от камня. Вася закрыла глаза.

— Я могу исцелить это, — сказал он.

Она кивнула, радуясь, что будет белый шрам, а не алый. Он сжал ладонь чашей, вода потекла на ее щеку, пока она стиснула зубы от боли.

— Расскажи мне, — сказал он.

— Долгая история.

— Уверяю, — сказал он, — я не постарею, пока буду слушать.

Она рассказала. Она начала с мига, когда он оставил ее под снегом в Москве и закончила Пожарой, Владимиром и путем по Полуночи. Она устала к концу, но успокоилась. Она словно распутала немного душу.