Дар тому, кто рожден летать - Ричард Бах Страница 38

Меня словно громом ударило. — Эта авария была неизбежная! Точка росы образовалась вопреки всем прогнозам, туман вокруг него сгустился буквально за пять минут. Он не мог долететь до аэродрома!

— А Правило восьмое велело ему ни в коем случае не садиться за пределами аэродрома. За те пять минут, пока у него еще была видимость, он пролетел над тридцатью семью посадочными площадками, — гладкими полями и ровными пастбищами, — но это же не были обозначенные в списке аэродромы с ухоженной взлетно-посадочной полосой, поэтому ему даже в голову не пришла мысль о посадке, правда?

Мы надолго замолчали.

— Нет, — сказал я, — не пришла.

Он снова заговорил лишь когда мы вернулись в его кабинет.

— У нас здесь есть две вещи, которых нет в вашей летной школе. У нас есть совершенство. У нас есть время.

— И мастерские. И птичьи крылья…

— Все это следствие времени, мой друг. Живая история, заинтересованные ученики, инструкторы… все это есть здесь потому, что мы решили без всякой спешки дать пилоту мастерство и понимание вместо свода правил.

Вы там в своем мире говорите о «кризисе полетного инструктажа», вы занимаетесь поспешным пересмотром инструкторских лицензий. Но все это пустые затеи, если инструктору не дадут достаточно времени для занятий с учеником. Помните, человек учится летать на земле. Он лишь применяет полученные знания на практике, садясь в самолет.

— Но летные приемы, крупицы опыта…

— Разумеется. Вынужденные посадки с остановившимися двигателями, взлеты с попутным ветром, полеты с заклиненным управлением, сваливание самолета с созданием невесомости, полеты на малой высоте над пересеченной местностью, групповые полеты, полеты по приборам и без приборов, развороты на малой высоте, плоские развороты, штопоры, мастерство. Ничему этому не учат. И не потому, что ваши инструкторы не умеют летать, а потому, что у них нет времени, чтобы научить всему этому. По-вашему, важнее иметь этот клочок бумаги, — лицензию пилота, — чем знать свой самолет? — Мы с этим не согласны.

Я бросился на него в последнюю, самую мощную атаку.

— Дрейк, вы живете в пещере, вы совершенно оторваны от действительности. Я плачу своим инструкторам только за летные часы, и они не могут позволить себе проводить нелетное время в разговорах с учениками на земле. Если я хочу продержаться, значит, я должен держать в воздухе и самолеты, и инструкторов. Мы обязаны пройти с учениками определенный курс, дать им сорок летных часов, снабдить экземпляром «Двенадцати полотых правил», подготовить их к летному экзамену, а затем все начать сначала с очередной группой. При такой системе вам время от времени не обойтись без аварий!

Я слушал сам себя, и внезапно меня охватило отвращение. Все это говорил не кто-то другой, изо всех сил защищающий возможность провалов, это был я сам, это был мой собственный голос. Гибель моего ученика не была неизбежной; и убил его я.

Дрейк не сказал ни слова. Он словно не желал меня слышать. Он взял со своего стола крошечную модель планера и осторожно запустил ее в воздух. Она описала полный круг влево и скользнув, остановилась точно в центре маленького белого знака «X», нанесенного краской на полу.

— По-видимому, вы уже почти готовы признать, — сказал он наконец, — что если ваша система предусматривает возможность аварий, то решение проблемы не в том, чтобы искать оправдания. Решение, — сказал он, — в том, чтобы изменить всю систему.

В этой пещере я провел неделю и убедился, что Дрейк не упустил из виду ни одного пути, который мог бы довести полет до совершенства. Между инструкторами и учениками поддерживались весьма официальные отношения на земле, в воздухе, в мастерских и в специализированных учебных помещениях.

В царстве Дрейка господствовало невероятное уважение, граничащее с преклонением, к мужчинам и женщинам, работавшим инструкторами. Сам Дрейк обращался к своим инструкторам «сэр», а послужной список каждого из них был отпечатан и доступен ученикам для ознакомления.

В воскресенье после полудня состоялся четырехчасовой воздушный парад с групповыми полетами, показом построенных учениками самолетов и высшим пилотажем на малых высотах, продемонстрированным одним из лучших мастеров на всем Юго-западе. Влияние и идеи Дрейка задели меня глубже, чем я предполагал… И я начал задумываться о некоторых других знакомых мне отличных пилотах; летчиках сельхозавиации, горных пилотах, пилотах авиалиний, которые в свободное время летали на спортивных самолетах. Неужели они тоже как-то связаны с Дрейком и его школой?

Я задал этот вопрос, но ответ Дрейка был загадочен.

— Когда веришь во что-нибудь настоящее, как это небо, — сказал он, обязательно находишь друзей.

Этот человек руководит фантастической летной школой, и когда мне пришла пора улетать, я в открытую так ему и сказал. Но одна мысль не давала мне покоя.

— Как вы можете себе все это позволить, Дрейк? Не из воздуха же это берется. Откуда вы берете деньги?

— Ученики платят за обучение, — сказал он так, будто это все объясняло.

Должно быть, я довольно тупо на него уставился.

— О, не с самого начала. Ни один ученик с самого начала не платил ни пенни. Просто они больше всего на свете хотели летать. Но каждый ученик платит то, чего, по его мнению, стоит его обучение. Большинство в течение всей жизни отдает школе около десяти процентов своего дохода. Одни больше, другие меньше. В среднем около десяти процентов.

— А десять процентов от доходов тысячи пилотов малой авиации, тысячи военных летчиков, тысячи командиров авиалайнеров: это дает нам топливо и масло, — и снова коротко вспыхнувшая улыбка осветила его лицо. — А это дает им уверенность в том, что на подходе новые пилоты, которые лучше знают, как летать, чем как вести самолет.

Все время, пока я летел, ориентируясь по карте, на север и восток, его слова не шли у меня из головы. Больше учить тому, как летать, чем тому, как вести самолет; без спешки заниматься с учениками; предоставить им бесценную возможность летать.

Я смогу переделать свою школу, думал я. Я смогу тщательно отбирать учеников вместо того, чтобы принимать первого встречного. Я смогу предложить им платить столько, сколько такое обучение стоит. Я смогу платить своим инструкторам вчетверо больше, чем теперь; сделать инструктирование профессией, а не случайной работой. Несколько дополнительных наглядных пособий, — возможно, разобранный двигатель, корпус самолета в разрезе. Послужные списки моих инструкторов, доступные для прочтения каждому ученику. Гордость. Немного основ истории, немного высшего пилотажа, немного парения. Мастерство. И ни клочка бумаги, только понимание.

Я выключил двигатель, все еще думая об этом. Отбирать учеников и давать им достаточно времени.

Мой старший инструктор чуть не вытащил меня из самолета.