Не проси моей любви - Светлана Рыжехвост Страница 38

С мытьем пола я закончила только часа через три. Серьезно, он заставил меня подвинуть все, что подвинулось! И сунуть руку туда, куда засунулось. Но, с другой стороны, лучше уж так.

В любом случае, мытье пола завершилось на позитивной ноте — он пообещал, что завтра мне поможет. Ведь пол нужно мыть каждый день.

Он дернулся не договорив — зазвонил его телефон.

Посмотрев в экран, он недовольно скривился и вышел из гостиной. Плюнув на все, я бросилась следом и жадно прислушивалась к разговору. Он явно общался с матерью, которая предупредила его о том, что… Что им заинтересовалась полиция?

«Они могут быть живы», эта мысль парализовала меня, но лишь на мгновение.

«Я должна подать весточку, но как?!».

Времени у меня всего-ничего, с матерью он всегда разговаривает быстро! Думай, Тома, думай!

Взгляд упал на косметичку. Намазать губы и поцеловать его в щеку? Так мало ли с кем он был. Что там еще полезного?

Полезного там было чуть меньше, чем ничего. Косметика, духи и мой долбанный браслет. Браслет! С гравировкой! И духи!

«Куда? Куда его прицепить так, чтобы Сашка не заметил, но остальные не пропустили?»

Подхватив свои духи и браслет, я выскользнула в коридор. Сашка тут же ушел в кухню и прикрыл за собой дверь. Вот и молодец, вот и умница.

Дальше я действовала быстро. Прицепила браслет на «собачку» его куртки. Не на основную молнию, а на карман. Затем пшикнула духами — у меня редкий аромат, это должно привлечь внимание. И, чтобы не спалиться, пшикнула и на себя. После чего метнулась в туалет и спустила воду. Якобы, в коридор я вышла ради этого. После перешла в ванную, где тщательно помыла руки. И поняла, что выходить мне нельзя — безумный взгляд, лихорадочный румянец и дикая улыбка в уголках губ. Неужели у меня есть шанс?! Или это будет лишь пытка надеждой?!

— Мариночка, выходи, — громко произнес Сашка. — Мне нужно уехать, но я не могу оставить тебя вот так просто.

Он увел меня в спальню и, нехорошо улыбнувшись, спросил:

— Сама ляжешь или заставить?

— Сама, — сдержанно ответила я. — Хотя ты мог бы просто связать мне руки за спиной. Так бы я смогла почитать, или телевизор посмотреть.

— Нечего тебе читать и смотреть, — отрезал он. — Весь сор в твоей голове от переизбытка вредной информации. Ложись!

Вздрогнув, я прикусила губу и легла на постель. Он вытащил веревки и ловко привязал мои руки и ноги. Это будут самые долгие, самые страшные часы в моей жизни.

— А если ты не вернешься? Что будет со мной?

— Любящие люди не живут друг без друга, — ласково произнес он. — Так что ты последуешь за мной, а я просто тебя немного подожду.

Наклонившись, он оставил у меня на щеке омерзительный, слюнявый поцелуй. И все мои невеликие духовные силы ушли на то, чтобы не передернуться. Чтобы не выдать, насколько он мне омерзителен. Насколько мне тошно от его вида и запаха. И насколько мне страшно оставаться одной.

Он вышел из спальни, пошуршал в коридоре, затем раздался громкий щелчок и все погрузилось во тьму.

«А ведь если его посадят, ну хотя бы на трое суток, этого времени мне хватит, чтобы умереть от обезвоживания», пронеслось у меня в голове.

«Стоп, Тома, подумай о чем-нибудь хорошем», приказала я себе. «Если тебя найдут, то ты сменишь место жительства. Это будет дом в защищенном поселке и плевать, сколько это будет стоить».

Но ни о чем хорошем думать не получалось. Я вновь и вновь гоняла в голове мысли о папе и Глебе. Пусть они будут живы, ну пожалуйста!

Я начинала плакать, потом уставала и затихала. Потом вновь все шло по кругу. Я постоянно дергала руками и ногами — вдруг получится избавиться от веревок? Не получалось.

В груди пекло так, будто я снова, как в детстве, оказалась на грани жизни и смерти. Тогда я страшно простыла и мама с папой дежурили у моей постели. Отчего-то никто не отвез меня в больницу. Но все эти вопросы забылись, ведь едва я выздоровела они разошлись.

Мерно дыша, я пыталась усмирить боль, но становилось только хуже. И вдруг из груди боль и жар переместились в руки и…

Непроглядная темнота осветилась колдовским светом! Я… это я сделала?!

Но разлеживаться было некогда — надо потушить кровать. Иначе я просто задохнусь в дыму.

И вот я сижу на разворошенном и обугленном белье и… И тупо рассматриваю свои светящиеся ладони. Я одаренная. Одаренная.

«Если я убью эту тварь — меня казнят», пришла в голову мысль. «Потрафят человеческой части теневого саммита».

«Отставить лишние мысли», отдала я себе приказ и принялась выбираться в коридор. От рук было не так много света, так что… Приходилось едва ли не ползти. А потом… Потом странное чувство исчезло и я осталась с погасшими руками и холодком в области сердца.

«Магическое истощение», предположила я и расхохоталась. Слабосилок не многим лучше выбраковки. Беспомощная. Почти бездарная. До истерики боящаяся темноты. Я…

«Возьми себя в руки», вновь приказала я себе.

Темнота пугала. Непривычная, давящая, абсолютно черная тьма. Ни единого отсвета от фонарей, ни крошки мерцания подсвеченных витрин.

Я шла наугад, не видя даже очертаний предметов. А в ушах звучал лишь шум моей собственной крови. Господи, как же здесь тихо. Как в гробу.

Бедро ужалило болью — привет, тумбочка с острым краем. Кто бы мог подумать, что здесь столько мебели? Я, как дизайнер, всегда старалась оставить больше пространства.

Еще один удар и я, с трудом сдержав крик, подумала о том, что стоило бы выбирать предметы со скругленными углами.

— Я буду аккуратней, — хрипло произнесла я вслух, лишь бы разбавить эту удушающую тишину.

И едва договорив, я со всего маху впечатала мизинец во что-то безумно твердое. Из глаз брызнули слезы, я рухнула на колени и тихонечко завыла. Господи, ну когда же это все закончится?!

«Бей лапками, Тома», приказала я себе. «Бей лапками и это все закончится. В крайнем случае, подкараулишь мерзавца у дверей и приголубишь табуреткой по голове. Не насмерть, а до потери сознания. Привяжешь к чему-нибудь и с его телефона вызовешь полицию».

Утешая себя таким образом, я, не поднимаясь с колен, ползла вперед. Кромешная темнота и ни единого звука — это не просто как в гробу, я готова поспорить на что угодно, что все эти комнаты находятся в глубоком и сухом подвале.

«Откуда только деньги взялись на это!», злилась я. Но в груди понемногу просыпалась надежда. Да, лучше всего включить свет, открыть дверь и сбежать. Но в крайнем случае, я приложу все силы, чтобы самой пленить своего маньяка.

«Господи, дожила, Мари Тома, до личного маньяка», невесело пошутила я и крепко саданулась обо что-то головой.

Это «что-то» оказалось прохладным и металлическим. Дверь! Дверь! А за ней моя свобода! Потеряв человечески облик, я принялась толкать ее, пинать, царапать обломанными ногтями. Но преграда стояла намертво, не поддавалась моему слабому напору.