Обручённая со смертью. Том 2 - Евгения Владон Страница 38

– Я думала, вы с чужими питомцами не разговариваете. – захотелось со страшной силой куда-нибудь отступить и попятиться. Разве что некуда, ну, может ещё в стол с безумной композицией из несочетающихся друг с другом закусок.

Это же надо было так попасть. А вдруг он сделал это специально? Морочил всё это время голову, перед тем как собственноручно меня повязать и уложить ничком на жертвенный алтарь своей долбанной Цессеры?

– Сложно разговаривать с тем, кто не имеет языка, либо забыл, как это вообще делается. Хотя да, ты права, я позволил себе немного лишнего, обратившись к чужому имуществу.

Не удивлюсь, если у здешних представителей высшей расы заложено буквально на генном уровне изощряться в изысканном красноречии, выискивая наиболее тонкие эпитеты для оскорбления таких, как я, смертных-землян. Питомец, вещь, имущество. Что будет следующим – надувная кукла?

– А то что это имущество тоже может позволить себе далеко не немного лишнего, это вас не беспокоит? – ну уж, извините! Мне язык никто не отрезал и здравый разум с корнями не выкорчёвывал, а оставляя совершенно одну в этом рассаднике изощрённых убийц – для этого надо иметь совсем не слегка съехавшую крышу. Если Астон всё-таки вернётся (на что я очень и весьма уповаю), то он о себе узнает много чего интересного.

– Это-то как раз и любопытно. Многие по старинке лишают своих питомцев сознательной сущности, дабы в дальнейшем с комфортом заниматься привычными делами, а вот такие, как Адарт частенько пренебрегают общепринятыми правилами. Но даже в его случае, никто бы не посмел его осуждать. Что и кто делает со своими питомцами – никого не касается, в том числе и меня. Но когда питомцу забывают указывать на его истинное место, или он сам как-то забывается, тем и интереснее наблюдать за его бравадой и милыми попытками отстоять свою мнимую независимость.

Вот не нравился мне этот мягко стелющий лис. В первую очередь тем, что он оказался тут единственным, кто рискнул со мной заговорить, а, значит, получить возможность глазеть на меня и, якобы без подчёркнутого любопытства, изучать мою своенравную натуру, разве что упакованную в столь броскую обёртку далеко не изуродованной внешности. Трогать вот нельзя (что странно), а обращаться – это у кого-как с чувством собственного достоинства. Даже Гросвенор вон старательно делает вид, будто нас не слушает, на меня не смотрит и о чём-то шпрехает на своём цессерийском с ближайшим дружком по разуму. А я, такая наивная, вроде и не понимаю, чего это они вдруг все начали сюда подтягиваться со всех уголков атриума. Правда, в плотную кучку не сбиваются (и на том спасибо), но, видимо, сокращают расстояние, чтобы было проще передавать нужную информацию по сарафанному радио. Вполне себе милая картина из живой сети чёрной паутинки. А говорите – высшая раса. И чем таким и впрямь эволюционно особенным они отличались от нас людей?

Прости меня, Адарт, но, если ты вернёшься, придётся тебе узнать во всей исключительной красе, что же это такое – не в меру злющая (именно раздраконенная) и брошенная на произвол судьбы земная девушка.

– То есть, для вас это очередное развлечение? Визуальное и звуковое? От большой скуки?

– И оно, по большей мере, тоже. Хотя любопытство всегда на первом месте. Ведь каждый человек индивидуален и редко когда повторяется.

В общем, я оказалась права. Местная публика возжелала хлеба и зрелищ. Как всегда, ничего нового.

– Сомневаюсь, что я начну тут перед вами отплясывать джигу, хотя бы чисто от нечего делать. Или вы ждёте что-то более драматичное? Слёзы мамонта? Метания брошенного щенка хаски?

– Не обязательно, – более широкая улыбка от снизошедшего ко мне цессерийца не вызвала во мне никакой ответной симпатии. Всё равно что смотреть на улыбающегося тебе Ганнибала Лектера. Чувство отнюдь не из приятных.

Будь мы в другом месте, при иных обстоятельствах и не знай, кто передо мной, тогда совсем другое дело.

– Но оригинальность может и удивить.

– Какая? Беседа о погоде в Монреале? Или о чём вы тут привыкли друг с другом шушукаться? У кого сколько новых питомцев или как изменили интерьер в данном Палатиуме с последнего миллионного приёма? Вы такие вещи тоже обсуждаете – оригинально подобранный цвет канделябров, более выдержанный вкус паюсной икры или розового шоколада? Хотя да, я слышала о том, что все худшие человеческие пороки перекочевали именно от цессерийцев.

Что называется, Остапа понесло, и он явно только что поимел во всех известных в Камасутре позах наставления от своего хозяина, особенно те, в которых подчёркивалось жирной линией – не выделяться из толпы и не поднимать головы выше только что подстриженной газоновой травки. А что мне он сделает? Его нет. Трогать меня никому не позволено. И не я первая начала этот провокационных разговор. А поскольку у вещей вообще нет никаких прав, поэтому и имейте то, что имеете. Я разговаривающая тумбочка – экзотический предмет мебели. Прищемили пальчик дверцей? Ах, какая жалость! Ну, а кто вам виноват? Нечего лезть туда, куда не просят.

– Почему бы и нет? – надо отдать должное, этому красавчику тоже палец в рот не клади, боюсь, откусит вместе с головой и при этом ласково улыбаясь. – Судя по всему, окружающий интерьер не произвёл на тебя никакого должного эффекта? Хотя ты здесь впервые.

– Ну, не сказала бы, – пришлось делать вид, будто меня и вправду интересует местный антураж и моё к нему снисхождение вполне оправдано. Подняла голову, посмотрела вверх, налево, направо, вытянула губы трубочкой в задумчивом зависании. – Всё довольно миленько. Не хватает, разве что, каких-нибудь экзотических цветов и бабочек. Можно даже чёрных.

Тихий сдержанный смех моего визави, по крайней мере, мог означать только одно – мою наглость в который раз проглотили и даже по должному оценили уровень моего остроумия.

– Тут уж и мне нечего добавить. Беспристрастная оценка всегда бывает к месту.

По началу я так и не поняла к чему была брошена последняя фраза, пока цессериец не сделал пару шагов к столу (одновременно сократив и до меня почти что целый метр) и не провёл кончиками пальцами по уголку нижнего яруса, на котором ничего не стояло и ничем не перекрывало глянцевый «мрамор» столешницы. От его прикосновений моментально вспыхнули знакомые огоньки золотистого свечения, за которые он тут же потянул, как за пульсирующие петли голографической паутины. После чего одним мановением руки перенёс прямо перед собой, и она тут же преобразовалась в многогранную пирамиду полупрозрачной призмой. Несколько «нажатий» пальцев по нескольким поверхностям в определённой последовательности и вот уже из неё посыпались парящими искрами неразборчивые значки и иероглифы, выстраивающиеся в несколько рядов в виде трехмерного «сканворда». Затем чарующий перебор по их кодовой «панели» и… Едва заметная взгляду вспышка на пару мгновений вырвалась из высокотехнологичных недр чудо-машины и вершины пирамиды, растянувшись практически за долю секунды золотыми лучами-нитями по всем пространственным направлениям-координатам окружающего атриума.

Я только и успела с неподдельным восторгом проследить за их голограммной сетью, быстро поворачивая головой то туда, то сюда, то вверх, то назад через плечо. И было из-за чего. Кстати, шелест голосов в залах заметно поубавился, зато какое началось виртуальное зрелище под звуки психоделической «симфонии».