Мой сын маг - Кристофер Сташеф Страница 37

Брат Игнатий нахмурился:

— Но разве это не так, леди Мэнтрел?

— Может, и так, — отвечала Химена, пожав плечами. — Но если мужчина лжет, что любит женщину, и говорит, что хочет на ней жениться, а женщина при этом хочет верить, что она повстречала настоящую любовь, — разве это честно?

— С его стороны — нечестно, — признался Рамон.

— А с ее стороны — нет! — горячо воскликнула Химена. — Разве это грешно желать любви?

— Безусловно, нет, — подтвердил брат Игнатий. — Но если бы эта предполагаемая женщина придерживалась идеалов и не позволила мужчине возлечь с ней до свадьбы, тогда она не соблазнилась бы его ложью.

— Пожалуй. Вера в Добро и Бога может придать женщине веру в себя.

— Я даже не сомневаюсь в этом, — согласился брат Игнатий.

— Значит, вы утверждаете, что, следуя законам Добра, вы обретаете источник силы даже в нашем жестоком мире?

— Это так, сеньора Мэнтрел, но здесь, в Меровенсе, Добро — единственный источник магии, магии питающей и созидательной. Те же, кто отворачивается от Добра, рано или поздно начинают разрушать и убивать.

Химена немного поостыла и сжала руку мужа:

— В таком случае судьба была ко мне благосклонна, если тот первый мужчина, которому я поверила, говорил правду.

* * *

Та самая харизма, о которой я сказала доброму монаху, и привязала меня к Рамону, но, если честно, сначала мне бросилась в глаза его красота. Мне не хотелось признаваться в этом — все мои подруги твердили, что как посмотрят на него, так чуть ли не в обморок падают. Когда я увидела Рамона в первый раз, он показался мне очень привлекательным, и дело тут было не только и его лице... На Рамоне была свободная рубашка, но даже под ней было видно, как широки его плечи, как играют его мышцы. Да, он был очень привлекателен, но я упорно отказывалась это признать, и я не признавала этого, пока не услышала, как он читает стихи Кальдерона. Тут уж мне пришлось признаться себе, что я по уши влюбилась в него.

Мы тогда сидели в какой-то кафешке — в начале шестидесятых все мы корчили из себя битников. Что до меня, мне все это казалось игрой, а уж как остальным не знаю. В общем, мы сидели в кафешке и читали стихи, и когда очередь дошла до меня, я прочитала что-то из Лопе де Веги и Рамон просто-таки загорелся. Он пожирал меня глазами! Сначала я не хотела выходить с ним из-за столика, боялась остаться с ним наедине — а это означало, что я боялась собственных желаний. Но мне не стоило опасаться, поскольку Рамон был сама галантность. Думаю, немалую роль в этом сыграло полученное им католическое воспитание — правда, сам он всеми силами старался это отрицать. Он никогда не заходил дальше поцелуев, а целовался он так страстно, так чудесно; что мы оба чуть сознание не теряли от обуревавших нас страстей. Но мы ждали несколько лет, прежде чем скопили достаточно денег для того, чтобы пожениться. К тому времени, когда я начала работать над докторской диссертацией, Рамон свою уже защитил, и, к счастью, на ту пору мы жили в разных городах. Хотя... честно говоря, я до сих пор удивляюсь, как наши жаркие письма не спалили почтовые ящики. Однако мы не зря ждали своего счастья — нам выпал удивительный, восхитительный медовый месяц.

Теперь-то молодежь быстро возвращается из свадебных путешествий — говорят, им скучно стало. Мне их искренне жаль.

Когда Матео поступил в колледж, я снова начала изучать антропологию и закончила курсовую работу. Весной, когда Матео заканчивал первый курс, я сдала предварительные экзамены. Я получила место преподавателя в ближайшем колледже и начала научные изыскания по теме моей диссертации — о мифологических корнях испанской литературы. Сбор материала я закончила, но к написанию диссертации почти еще и не приступала. В колледже, где я преподавала, меня задерживать не стали. В наши дни студентов не так много, и они не обивают пороги университетов, как это было тогда, когда начинали учиться мы с Рамоном. Словом, к тому времени, как мы продали дом, я потеряла работу и искала другое место.

Поскольку Рамон преподавал литературу, а я — испанский язык, нам нечего было сокрушаться и удивляться, когда наш сын выбрал себе специализацию по истории филологии. Мы мечтали о том, чтобы он получил степень доктора философии и преподавал в колледже. Теперь мы если и сожалеем о том, что он не стал преподавателем, то лишь немного. Я утешаю себя мыслью о том, что он по крайней мере занят научными изысканиями, хотя магия — это скорее моя научная область, нежели его. Мы счастливы, что он женился на чудесной девушке, хотя она и не испанка, а скорее англичанка. О да, конечно, я понимаю, что Меровенс — это скорее Франция, нежели Англия, но внешне королева больше похожа на британку.

Брат Игнатий объяснил мне, что в их мире нет пролива Ла-Манш и никогда не было и что Гардишан — тот монарх, который в нашем мире равен Карлу Великому, завоевал и Англию, она стала частью его империи. В итоге две культуры здесь смешались, англичане и французы здесь не ненавидят друг друга.

Я всегда была ревностной католичкой, поэтому очень рада знакомству с братом Игнатием. Наверное, он прав. Наверное, то, что я придерживалась морали, заложенной в крепких религиозных убеждениях, спасло меня от навязчивых молодых людей. Правда, мне милее думать, что я просто верила — в один прекрасный день я повстречаю свою настоящую любовь и, когда почувствую ее, сразу это пойму, и тогда моя сексуальность и враки красивых парней не уведут меня с пути истинного. И не то чтобы мой Рамон некрасив и необаятелен — нет, он красив и обаятелен. Однако он — единственный, кто не требовал от меня больше поцелуев, и единственный, в кого я влюбилась из-за стихов. Кроме того, и сам Рамон очень серьезно относился к религии.

И все же брат Игнатий прав во многом, да у девушек должны существовать твердые принципы, которых они могли бы придерживаться, и тогда эти принципы придадут им сил, чтобы сказать «нет». Что же касается его рассуждений насчет того, что сила проистекает от Добра и Зла, то это знакомо каждой матери, как только она начинает бояться за глупого малыша, которого должна защищать. Но как отличить хороших, добрых людей от плохих, злых? Хороший человек может поначалу показаться отталкивающим — обычно хорошие люди не стремятся специально понравиться, а вот плохие — мастера притворяться.

Я сказала об этом брату Игнатию, и он растолковал мне, что к чему.

* * *

Брат Игнатий кивнул:

— Это верно, леди Мэнтрел. Но здесь, в нашем мире волшебства, вы можете заглянуть в сердце человека с помощью магии. — Монах подошел к окну и указал во внутренний двор замка. — Ну вот, взять, к примеру, стражника, который стоит слева от дверей. Попробуйте произнести такое заклинание, которое позволило бы вам познать его истинную сущность.

Химена нахмурилась:

— Не совсем уверена, что понимаю вас, но давайте посмотрим, что у меня получится. Мне нужно сочинить свое собственное стихотворение?

— Да, — кивнул монах. — Но только в нем должно быть сказано о том, что его истинная сущность должна открыться только вам, а не всем остальным. Не заставляйте его менять свое обличье.