Олимп - Дэн Симмонс Страница 37

– Что я слышу? – изумился иониец. – А ты собирался скрыть от него?

– Э-э-э… Да. По крайней мере пока мы не окажемся на миллионы миль ближе к Земле. Желательно с этим человеком на борту.

– Он мог бы уже на взлёте заметить необычный эффект и проявить любопытство.

– Импульсные единицы – это такие… маленькие термоядерные устройства, – вслух произнёс европеец. – Ну… атомные бомбы.

– Атомные бомбы? – повторил схолиаст. – Атомные бомбы? На вашем корабле? И сколько?

– Двадцать девять тысяч семьсот размещены в хранилищах зарядов, мимо которых вы проезжали в лифте по дороге сюда, – ответил Орфу. – Ещё три тысячи восемь запасных сложены прямо под этим отсеком.

– Итого тридцать две тысячи атомных бомб, – негромко проговорил Хокенберри. – А вы основательно подготовились к драке, парни.

Манмут замотал красно-чёрной головой.

– Импульсные единицы нужны в качестве движущей силы. Они как топливо, которое доставит нас на Землю.

Учёный воздел обе ладони, признаваясь в полном непонимании.

– Вот эти большие штуковины, похожие на поршни… что-то вроде пистонов, – сказал громадный краб. – Во время полёта мы будем выталкивать бомбочки через отверстие в середине буферной плиты под ногами: по одной в секунду в течение первых часов, а потом – ежечасно.

– Импульсный цикл происходит следующим образом, – прибавил Манмут, – для начала испускаем заряд (вы разглядите небольшое облако пара в космосе), выпрыскиваем на сопло эжекторной трубы и буферную плиту масло, препятствующее абляции [14], бомба взрывается, и плазменная вспышка ударяет по плите.

– А она не развалится? – спросил мужчина. – Или весь корабль

– Ни в коем разе, – откликнулся маленький моравек. – Ваши ученыеые разработали данный проект в середине пятидесятых годов двадцатого века. Толчок плазменной волны заставляет гигантские поршни совершать возвратно-поступательные движения. Какие-то несколько сотен взрывов под зад – и мы наберём приличную скорость.

– А это?.. – Схолиаст опустил руку на прибор, похожий на измеритель парового давления.

– Измеритель парового давления, – отозвался Орфу. – Рядом с ним индикатор масла. Выше – регулятор напряжения. Вы правы, доктор Хокенберри: любой инженер с «Титаника», живший в тысяча девятьсот двенадцатом году, разобрался бы с устройством и управлением такого судна гораздо быстрее специалиста НАСА из вашего времени.

– Сколько мощности в этих бомбах?

– Сказать ему? – забеспокоился Манмут.

– Разумеется, – отчеканил иониец. – Поздновато водить нашего гостя за нос.

– Каждая содержит чуть более сорока пяти килотонн, – сказал европеец.

– Сорок пять каждая, всего двадцать четыре тысячи с чем-то бомб, – пробормотал мужчина. – Выходит, между Марсом и Землей протянется солидный радиоактивный след?

– Что вы, термоядерные заряды вообще очень чистые, – вступился Орфу.

– Какого они размера? – спросил Хокенберри.

В машинном отделении сделалось как-то жарковато. Подбородок, верхняя губа и лоб учёного покрылись каплями пота.

– Поднимемся на этаж, – предложил Манмут, ведя собеседника вверх по спиральной лестнице, настолько широкой, что даже Орфу без труда шагал рядом с ними. – Это проще показать.

Новое помещение – примерно ста пятидесяти футов в диаметре и семидесяти пяти в высоту, как бегло оценил схолиаст, – почти целиком заполняли стойки с металлическими лотками, конвейерные ленты, храповые цепи и желоба. Европеец нажал ужасно большую красную кнопку. Ленты, цепи, сортирующие устройства зажужжали, задвигались, перемещая сотни, а то и тысячи крохотных серебристых контейнеров, которые напомнили гостю банки из-под известного прохладительного напитка, только без наклеек.

– Мы внутри автомата «Колы»? – неловко пошутил Хокенберри, стараясь заглушить собственное чувство тупой обречен ости.

– Компания «Кока-Кола», Атланта, штат Джорджия, приблизительно тысяча девятьсот пятьдесят девятый год, – пророкотал иониец. – Дизайн и схемы скопированы с одного из заводов по розливу.

– То есть бросаешь четвертак и получаешь баночку, – выдавил из себя Хокенберри. – Разве что без газировки, а с термоядерной бомбой в сорок пять килотонн, которые взрываются за хвостом корабля. И так тысячи раз.

– Правильно, – согласился Манмут.

– Не совсем, – поправил его иониец. – Помните, речь о конструкции пятьдесят девятого года. Так что кидать нужно не четвертак, а десять центов.

И краб раскатисто рассмеялся, пока серебристые банки на конвейерных лентах не задребезжали ему в унисон.

Шершень уже летел навстречу медленно растущему диску Марса, когда схолиаст промолвил, обращаясь к единственному соседу, маленькому европейцу:

– Забыл спросить… Оно как-нибудь называется, ваше судно?

– Да, – ответил Манмут. – Кое-кто решил, что имя ему не помешает. Сначала хотели окрестить «Орионом»…

– Почему? – полюбопытствовал мужчина, следя через иллюминатор, как за кормой стремительно исчезает Фобос вместе с кратером Стикни и гигантской космической посудиной.

– Так именовался проект корабля на бомбовом ходу, созданный земными учёными в середине двадцатого столетия. Однако в конце концов первичный интегратор и начальник над всей экспедицией принял вариант, который предложили мы с Орфу.

– И какой же? – Хокенберри плотнее вжался в силовое кресло: летательный аппарате рёвом и шипением ввинчивался в марсианскую атмосферу.

– "Королева Мэб", – сказал моравек.

– "Ромео и Джульетта", – кивнул собеседник. – Это было твое предложение, угадал? Ты ведь у нас любитель Шекспира.

– Как ни странно, не моё, а моего друга, – откликнулся европеец.

Ворвавшись в атмосферные слои, они летели над вулканами Фарсиды по направлению к Олимпу, Брано-Дыре и Трое.

– А при чём тут корабль?

Манмут покачал головой.

– Орфу не стал ничего объяснять. Лишь процитировал Астигу-Че и прочим отрывок из пьесы.

– Какой именно?

– Вот этот:

Меркуцио: Да здесь не обошлось без колдовства!

Ты встретил королеву Мэб в ночи…

Ромео: Кого я встретил?

Меркуцио: Слушай и молчи.

Повелевает снами эта фея

И малышей пугает в колыбели.