Под крылом дракона - Терри Лу Страница 37

Надо же. Фениксы, оказывается, действительно существуют. Правда, в другом мире, под другим названием и с довольно странным образом жизни…

— Бессмысленная судьба, — тихо сказала я.

— Бессмысленная? — Прищурившись, дракон посмотрел на меня.

Я поежилась — в темных на фоне ночного неба глазах не было ни капли привычного тепла.

— Да! — буркнула я, упрямо поджимая губы. — Или ты хочешь сказать, что сгореть заживо на пороге собственного дома — это красивая судьба?

— В этом их предназначение. — От драконьего тела шел жар, но голос обдавал холодом. — Смысл жизни, если хочешь. Они знают, что их ждет в конце, чем предстоит пожертвовать. Их не мучают вопросы, на которые невозможно получить ответ. Они точно знают, кто они и зачем в этом мире… Я завидую такой судьбе.

Я сжала кулаки, неожиданно для себя распаляясь:

— В том-то и дело, Джалу! Они знают все наперед! Что случится через минуту, через год, через двадцать лет… В их жизни нет секретов, которые нужно открыть, вопросов, на которые нужно получить ответы, дверей, которые жаждут, чтобы их открыли… У них лишь один путь — по замкнутому кругу! Их жизнь скучна и бессмысленна!

Дракон молчал. С запоздалым страхом я наблюдала, как он сжимает побелевшие пальцы в замок.

В самом деле, что на меня нашло? Зачем я спорю с драконом? В конце концов, он все еще остается опасной хладнокровной рептилией…

— Ты рассуждаешь так… по-человечески. — Джалу смотрел на меня, криво улыбаясь одной стороной лица, как живое воплощение гётевского Мефистофеля. — Говоришь, секреты? О да! Вы, люди, всегда были охочи до чужих тайн, не важно, какую цену придется за них платить…

Как загипнотизированная, я смотрела в его глаза — огромные, расширенные от ярости, рассеченные напополам тонкой нитью зрачка.

Я хотела что-то сказать, возразить… но страх, словно живой организм, залепил глотку, почти лишая возможности дышать.

— Людская алчность идет под руку с хитростью. Вы всегда получаете желаемое, но всякий раз за это приходится платить не вам! — Джалу приблизил ко мне бледное лицо — сейчас, искаженное ненавистью, оно было почти уродливым.

Я закрыла лицо руками. Теперь, когда я не видела безумных драконьих глаз, стало легче дышать. С трудом ворочая языком, проговорила:

— Я не понимаю тебя, Джалу. За что ты так ненавидишь людей? Просто… я хочу сказать, что мы, в отличие от этих… как их… хальюнгов, не умеем и не хотим идти по заданному маршруту. Поэтому всегда и во все времена боролись за свободу. По крайней мере, на Земле! Не знаю, как у вас…

Я вздрогнула, почувствовав горячую ладонь на затылке. Дрожь, сотрясавшая тело, тут же пропала, и я расслабленно опустила руки. Странно и боязно, что я так доверяю этому дракону…

— Тогда почему вы, так ценящие свободу, все время пытаетесь отнять ее у других?

Джалу снова улыбался. Спокойно и чуточку грустно. В носу защипало от подступающих слез. С ума можно сойти от перепадов настроения этого дракона!

Мы помолчали немного. Справившись с неожиданно подкатившей истерикой, я задумчиво уставилась в небо.

Интересно… почему Джалу так обозлен на людей? Что они могли сделать такому сильному и опасному существу? Хотя… я горько усмехнулась… если здешний народ ничем не отличается от земного, то Джалу для них не страшнее, положим, ракетного танка.

Я осторожно повернула голову, всматриваясь в отрешенное лицо дракона. Он так говорил о свободе, будто был ее лишен. Если подумать… что я знаю о нем? Живущий в замке дракон — совсем один, за исключением замкового да выводка крысиных обитателей. Так что его может удерживать? Будь у меня крылья… да, будь у меня крылья — я бы облетела весь мир, как здешние сумасшедшие фениксы, разве только не стала бы кончать жизнь ритуальным самосожжением. Но с другой стороны, почему же я, попав в другой мир (совершеннейшее чудо, между прочим!), так стремлюсь вернуться домой? Значит ли это, что мои родители, друзья и привычный образ жизни — это то, что делает меня несвободной?

Я вцепилась руками в шевелюру и яростно поскребла затылок. Нет, нельзя мне слишком много думать, иначе голова начинает закипать, как нагретый чайник!

— Глупый лисенок… — Дракон неожиданно дунул мне в ухо.

Я тихо взвизгнула и отшатнулась в сторону, едва не свалившись в благополучно позабытую пропасть.

Сильные жесткие руки подхватили меня, обняли так, что захрустели косточки, заставляя прижаться к пышущему жаром драконьему боку. Я пискнула что-то возмущенное, но Джалу держал крепко, так что вскоре пришлось смириться. Тем более, откровенно говоря, не так уж мне это и не нравилось…

В молчании мы наблюдали за тем, как скрывается хвост огненной вереницы за грядой высоких черных гор на востоке.

Стало так тепло и уютно, что веки невольно потяжелели, а тело обмякло, ласково, но властно прижатое драконьей рукой. Уже сквозь сон я услышала, словно бы в отдалении, тихий и низкий, как рокот далекого грома, голос дракона:

С Тысячеоким в ссоре

Огненный небосклон…

Замок, гляди, у моря —

В замке живет дракон.

Бешеный от бессилья,

Выжженный, словно степь…

Нет у дракона крыльев,

Есть у дракона цепь —

Слабого, будто птицу,

Тащит обратно в клеть,

Так что напрасно тщится

Гордый дракон взлететь.

Льдом ему не согреться,

Пламенем не дохнуть…

Нет у дракона сердца —

Пеплом забита грудь…

Скорее всего, мне это снится. Джалу, декламирующий стихи, — больше похоже на полуночный кошмар, чем на реальность… Но все-таки как красиво и грустно…

Щеки захолодило от невольных слез. Последним, что я услышала, прежде чем провалиться в сон, были тихие слова, нашептанные прямо на ухо:

Время, ты неуклонно!

Скажут и про меня:

«Нет больше здесь дракона,

Пена лишь на камнях…»

* * *

Уснуть, свесив босые ноги над пропастью, не лучшая идея даже для дракона. Но Лис, приникший так близко, как вот уже полвека не смело ни одно живое существо, сопит с таким умиротворением, что веки невольно тяжелеют, и я ощущаю, как опасно замирает тело на грани сна и бодрствования. Чтобы прогнать сонливость, вдыхаю прохладный, одуряюще свежий воздух полной грудью, окидываю взглядом небосвод, черные, будто нарисованные тушью, гряды восточных гор… Но глаза снова и снова возвращаются к склоненной на мое плечо голове. Лицо у человеческого детеныша гладкое, белое, как у тальзарских красавиц, вечно скрывающихся от солнца под кружевными зонтиками, тонкие рыжие брови хмурятся чему-то, губы слегка кривятся, словно в недоумении или обиде. Что же тебе снится, дитя?

Рука невольно тянется смахнуть янтарную отросшую прядь, настырно лезущую к сомкнутыми векам, но я отдергиваю руку. Хмурюсь.