Ливиец - Михаил Ахманов Страница 37

Быть может, эти рассуждения в каком-то смысле относились к Павлу, но на чудовище он не походил. Скорее на растерянного человека, который хочет начать разговор, но не знает, как. Единственное, что меня смущало в нем – отсутствие ментальных излучений; я не знал, в самом ли деле он растерян, или сердит, или, что тоже не исключалось, попросту устал. Я не привык к такой эмоциональной слепоте.

Наконец он произнес:

– Вы путешествуете в прошлое. Зачем?

Я пожал плечами, и Павел, должно быть, сообразил, что вопрос мне непонятен.

– Начальные цели я представляю – восстановить утерянное в Эпоху Унижения и в Темные Века, спасти сокровища человеческой мысли, книги, что сгнили и сгорели, великие произведения искусства, уникальные механизмы, архитектурные сооружения. Еще – придать истории, этнографии и палеолингвистике цельность и завершенность, уточнить все важные факты и даты, воссоздать биографии гениев, умершие языки, облик, быт и легенды исчезнувших народов… Мне ясно, что это гигантская задача, но ясно и другое – с ней можно справиться лет за пятьсот. Ежедневные запуски с трех баз – кажется, у вас их три?.. – в целом дают полмиллиона посещений. Каждая экспедиция длится как минимум месяцы, а чаще – годы… Достаточно, чтобы пропахать земную историю вдоль и поперек! – Он сделал паузу, но тут же недоуменно нахмурился: – Но вы путешествуете в прошлое около трех тысяч лет, в шесть раз дольше! Почему? Что вы там ищете?

Обычная ошибка непрофессионала – он путал психоисторию с историей. Предмет один, задачи разные…

Я взял его под руку:

– Вы правы, оценивая труд по завершению истории как компендиума взаимосвязанных фактов и событий. Но вот представьте, что эта задача решена: мы точно знаем все и обо всем, знаем число солдат в фалангах Александра Македонского, детали сделок вавилонских купцов, вид храма Артемиды в Эфесе, тайны политики Людовика XIV, даже раскраску прялок в Архангельской губернии… Это – история, но она мертва – в том смысле, что мы знаем, но не ощущаем. Улавливаете разницу? Можно все узнать о рыцарском мече – подробности его изготовления, вес, размеры, боевые приемы; можно воспроизвести этот меч и порубить им войско пугал. Но осознать себя в жестокой битве, представить кровь, текущую по клинку, смерть врага-человека или, наоборот, стальное жало в собственной плоти… Теоретическое знание и чувственная практика – разные вещи, не так ли?

Павел кивнул:

– Теперь я понимаю. Вы хотите обладать не только фактами и датами, но реставрировать внутренний мир людей из различных эпох – их знания, память, эмоции, их жизни в течение ряда лет… Жизнь дружинника князя Владимира, полинезийского вождя, чиновника в Древнем Китае, ученого из Лос-Аламоса или Черноголовки, военного летчика Второй мировой… Так, Андрей?

– Так, но с одним дополнением: мы сохраняем в записи не только жизнь человека, но все, что его окружает. Человек-партнер, в конце концов, в большей степени одушевлен нашим собственным «я», пришедшим из будущего, и наша задача – правильный выбор партнера, чтобы наблюдать жизни других людей и те великие события, которые вершатся ими. Архив этих записей в Инфонете позволяет каждому приобщиться к минувшим жизням и испытать их на себе со всей полнотой ощущений.

– Зачем, черт побери? Чтобы развлечься?

– Иногда. Но это не главная задача психоистории; основное – чтобы не терялась связь времен. Живая связь, – уточнил я и, подумав, добавил: – Не всегда наши наблюдения успешны, даже если говорить о фактах. Ко многим историческим событиям не подобраться – нет подходящих носителей.

Павел хмыкнул:

– Что вы имеете в виду?

– Проблему малочисленных коллективов. Представьте, что мы хотим наблюдать сражение, в котором участвуют тысячи людей. Можно заранее выбрать партнера, внедриться в него, стать солдатом или обозным – словом, незначительной личностью, затерянной среди огромных толп. Но если речь идет о путешествии, в котором участвуют пять-шесть человек, внедрение не всегда возможно. Мы не можем подменить собой историческую личность, и, кроме того, мы вправе выбирать партнеров лишь среди тех, кто находится в состоянии клинической смерти и наверняка не выживет без нашей помощи.

– Вот как? Разве вы не можете войти в любой разум?

– Можем, но это эквивалентно полному его подавлению – поступок, не совместимый с этикой. – Вы говорили о рыцарском мече… Значит, вы убиваете! Там, в прошлом!

– Убиваем, ибо то, что случилось, должно случиться. Но есть разница между исторической необходимостью и целенаправленным убийством, а уничтожение личности вполне жизнеспособного носителя – именно такой поступок. – Я вздохнул. – По этой причине мы не имеем точных и объективных свидетельств для ряда важнейших событий. Помните ту сцену – выход обитателей куполов на Поверхность? Вот момент истории, к которому никак не подобраться.

Что-то случилось с лицом Павла – не то чтобы он помрачнел, но сделался печальным и задумчивым, как Гамлет у могилы Йорика. Грусть, сожаление, память о былом… Хотя откуда? То былое кануло в вечность.

– Выход на Поверхность… – пробормотал он. – Один из членов экспедиции погиб. Дамаск, если мне не изменяет память.

– Погиб, – согласился я, – но его череп и мозг были в таком состоянии, что не годились для восстановления.

– Да, было бы странновато, если бы Дамаск вдруг ожил! С разбитой головой и переломанной шеей! Вот бы его спутники удивились! Особенно Крит! Он всегда был слишком подозрительным и… – Павел оборвал фразу, подумал и вдруг сказал: – Дамаска ударила камнем девушка-дикарка, приняв его за насекомое – вы, очевидно, знаете об этом из отчетов экспедиции. Хинган убил ее… поднялся в скафе и убил из лазера… Она подходила вам в качестве партнера?

– Безусловно, но лишь в биологическом смысле. Если бы она ожила, это было бы столь же странно, как и воскрешение Дамаска. Реакцию подземных жителей трудно предугадать…

Павел издал короткий и сухой смешок.

– Ну почему же! Хинган бы этого так не оставил! Такой уж парень этот Хинган – сначала стрелял, потом думал.

– Откуда вам известно… – начал я и смолк, заметив впереди два силуэта. Беседуя, мы с Павлом добрались почти до самого конца аллеи, и вспышки огней от фейерверков, метавшиеся над площадью, по временам озаряли фигуры и лица приближавшихся к нам незнакомцев.

Незнакомцев? Ощущение синевы и упругости стали коснулось меня, и я узнал идущего впереди человека. Принц! Второй – один из тех, что были с ним на проводах Риты. Оба – не в карнавальных одеждах: Принц – в строгом сером сьюте, его спутник – в нагруднике с латинским девизом: Fortes fortuna adjuval – смелым помогает судьба. Многозначительное заявление!

Мы сошлись у скамьи под арнатом, отягощенным плодами. Взглянув на Павла, Принц небрежно склонил голову:

– Мое имя Принц. Принц из Койна Супериоров, резонансная нейрофизика, магистр. Это Доминик, мой помощник и тоже нейрофизик, специалист по ментальным инструментам.