Город теней - Михаил Шухраев Страница 37

Санкт-Петербург, Купчино,

октябрь 2010 г.

Случаются на свете чудеса, науке неподконтрольные. Ну, например, такие: в метро «Гражданский проспект» вошел молодой человек — шапочка, челка и значочки на куртке выдавали в нем явного эмо. Наверняка студент-первокурсник. Казалось бы, ну что тут особенного?

А что-то особенное в нем было. Потому что на другом конце города, на метро «Московская», по короткому эскалатору поднялся совсем другой человек. Какой там первокурсник — наверняка кандидат! Уж всяко, аспирант. А стиль эмо?! Да вы что, сограждане, как можно такие слова-то при столь солидном человеке говорить?! Перепутали, наверное, с пьяных глаз и не такое случается.

А вот и не с пьяных, и не перепутали. Потому что человек-то был один и тот же. Ну, не чудо?! Чудо, еще какое!

Нынешний октябрь в Питере оказался не из лучших. Вроде бы, вчера светило солнышко, было прохладно, но терпимо. А теперь с утра — снег с дождем, холод собачий — и черт его знает какая зима. Холодная, надо думать. А может, вовсе наоборот: синоптики уже расстарались, да так, что голова шла крутом, и лучше всего было их не слушать.

Но и сейчас снег с дождем не кончились, что совсем не радовало пассажиров на остановке. Обогреватель в «Икарусе» не работал вовсе, а линяло-оранжевый цвет автобуса вполне гармонировал с цветом листьев в близлежащем сквере. Его раскраска вызывала ассоциации с наступающим вскорости Хэллоуином и тыквами.

Впрочем, в самом автобусе было тепло. Муниципальный транспорт, ходивший здесь на редкость пакостно, оказывался набитым практически в любое время дня. Оттого в салоне было даже почти сносно, если не считать алкогольного запаха и периодических матерков и перебранок.

— Следующая — Бела Куна, кто спрашивал? Карточки предъявляем, оплачиваем, задняя площадка — передаем деньги!

Обитатели южных районов уже давно забыли, что имя кровавого палача Белы Куна, злосчастного земляка злосчастного «Икаруса», склоняется по всем правилам. А большинству было это совершенно безразлично, они даже не предполагали, что «Бела Кун» — это чьи-то имя и фамилия.

— Кому передавать? — почти весело поинтересовался тот самый бывший эмо, а ныне высокий, довольно молодо выглядящий худощавый шатен с седыми висками. — Мои девятнадцать рублей уже третью остановку карман чей-то жгут. Нехорошо получается…

Какая-то полная дама вдруг взвизгнула и схватилась за боковой карман:

— Ой, батюшки! Куртку новую — насквозь!

Автобус содрогнулся от хохота, а пожилая кондукторша с высокого сидения наставительно заметила:

— Знать, не только шапки на некоторых горят. Вы передавайте, не стесняйтесь! Люди же ждут.

В автобусе уже назревал легкий скандал, но покрасневшая тетка, сунув контролерше целую пригоршню рублевых монеток («Во насобирала! На паперти, что ли?» — восхитился кто-то), принялась очень энергично проталкиваться к выходу. Один из мужчин, прижатых толпой у заднего стекла, негромко сказал соседу:

— Гипнотизер он, что ли?

Сосед равнодушно пожал плечами. Тогда спросивший принялся озираться, ища только что стоявшего рядом шутника.

— Да парень-то вышел сейчас! — слегка шепелявя, сказала старушка в потертом пальто. И продолжила, явно не желая отпускать случайного собеседника:

— Побольше бы таких! Вон на той неделе в маршрутке на Славе у женщины сопляк какой-то телефон вытащил, а он у него к руке словно примерз — кулак вовсе не разжать! Уж он его и так, и этак… Подруга моя из сберкассы ехала, сама видела.

На легковерную бабульку никто не обратил внимания. Автобус продолжил петлять, а потом скрылся на мосту.

А высокий шатен в дешевой темной куртке, черных джинсах и начищенных сапогах, на правом из которых, словно привет от комитета по транспорту, после автобуса отпечаталась чья-то по-осеннему грязная подошва, уже входил в подъезд девятиэтажки, поправляя сумку на плече. Поднимаясь на третий этаж, он привычно оглядывал многочисленные граффити.

Надписи были на удивление почти приличные, притом представляли цитаты из рок-творений различных авторов, начиная с Цоя, а заканчивая «Мельницей» и «Флером».

На площадке бывший эмо-бой остановился у обитой старомодным дерматином двери с полустертой надписью маркером «меня нет и не будет», и стал нажимать кнопку звонка, словно наигрывая на одной струне бессмертный «Дым над водой» Ричи Блэкмора. Спустя пару минут щелкнул единственный хилый замок и дверь отворилась.

— Каким судьбами, начальник? Кто там у нас в лесу подох? — донеслось из неосвещенной прихожей.

— Не знаю, вроде все живы покуда. Если не считать господина К. Так я уж давно его списал. Какого черта у вас так темно?

— Лампочка, начальник, лампочка. Напряжение скачет, как черт на виселице. Мне-то пофиг пока что, у меня все через УПС подключено. Да заходите вы!.. А то батареи ни хрена не подключили, работнички хреновы!

Произнеся это, хозяин удалился в единственную комнату, из которой пробивался слабый свет. Гость последовал за ним, не забыв защелкнуть древнесоветский замок.

Комната, какой вошедший всегда ее помнил, напоминала иллюстрацию к комиксу из жизни программистов. На этажерке, тахте и свободном стуле были свалены в беспорядке цветные журналы, папки с какими-то распечатками и самой различной тематики книги. Стол украшали пизанские башни дисков, грозящие катастрофическим падением. На все это взирал лощеный девятнадцатидюймовый монитор, оттеняемый полуразвинченным системным блоком, в котором виднелись кое-как прикрученные детали. Не менее холеный, чем монитор, цветной струйный принтер, переставленный на пол, выглядел прямо-таки жертвой репрессий. Ему было явно неудобно находиться рядом с пустыми банками из-под пива и початым пакетом чипсов.