Морской волк - Борис Царегородцев Страница 37

Предположим, техника самая обычная. Повторю — в деле с «Лютцовым» никак не могла быть одна лодка. И сразу встанет вопрос снабжения: сколько торпед, топлива, провизии, нужно флотилии подлодок, и как передавать это во враждебных водах? А столь высокий уровень подготовки экипажей требует постоянной тренировки для своего поддержания. Как можно обеспечить таковой выше, чем в регулярных флотах?

О национальной принадлежности наших «друзей». Белоэмигранты или их потомки, поскольку они явно моложе? Я уже описал, какие будут трудности, что построить «сверхнаутилус», что сформировать флотилию лодок с великолепными экипажами. Это потребует особой организации — как иначе вы будете подбирать и обучать людей весьма специфических профессий, причем втайне от всего мира? Но как раз то, что сегодня в эмигрантской среде довольно распространены патриотические, антифашистские настроения, очень облегчает наше проникновение в нее. А потому я могу абсолютно гарантировать, что никакой организации патриотов-подводников среди эмигрантов нет — мы бы обязательно знали.

И, наконец, их песни. Согласитесь, Лаврентий Павлович, что само существование стольких песен, до того абсолютно неизвестных в нашем мире, уже невероятно!

Однако же именно их «концерт» позволил мне окончательно сформировать мою гипотезу. И сделать ее главной. Единственно объясняющей все нестыковки и противоречия.

Вот первая песня, с которой все началось. Которая, по идее, должна быть чем-то вроде «визитной карточки», намека. Я записал ее при очередном повторе.

В безнадежном бою победителей нет.

В безнадежном бою кто погиб, тот и прав.

Орудийным салютом восславили смерть —

Открывая кингстоны, восславили флаг.

И свинцовых валов полустертая рябь

Зачеркнула фальшборт и сомкнула края…

Под последний торпедный бессмысленный залп

Мы уходим в легенду из небытия.

И эпоха пройдет, как проходит беда…

Но скользнет под водою недобрая весть —

И единственно верный торпедный удар

Победителю скажет, что мы еще здесь.

И другие придут, это будет и впредь —

Снова спорить с судьбой на недолгом пути.

Их черед воевать, их черед умереть —

Их черед воскресать и в легенду идти. [14]

Берия молчал. На лице его нельзя было прочесть ничего. Затем он дал знак — и Кириллов включил слушать дальше. «От границы мы землю вертели назад», «Як-истребитель», «Их восемь — нас двое», «Мы взлетали, как утки», «Всю войну под завязку…», «Звезды». Затем грянула «Артиллеристы, Сталин дал приказ» (в знакомой нам истории впервые прозвучавшая лишь в сорок четвертом). «Флагманский марш», «38 узлов», «Комбат-батяня», «По полю танки грохотали».

— Они воевали, — сказал Берия. — Такое не сочинишь… Только пропустив войну через себя. Нашу войну. Вы правы, это не иностранцы, не эмигранты. Это наши, русские.

— Ну, «Варяга», положим, немец написал, — осторожно напомнил Кириллов.

— Который, кажется, присутствовал при том бое, видел своими глазами? Исключение, которое лишь подтверждает правило. Что там дальше?

Они слушали — «Призрачно все в этом мире бушующем», «Надежда — мой компас земной», «На Лебяжьей канавке», «А люди идут по свету», «Каждый костер когда-то догорит», «Каждый выбирает по себе — женщину, религию, дорогу».

— Мы победим, — заметил Берия. — Такие песни проигравшие войну не пишут. Войну, где проигравшие — рабы. Да, пожалуй, убедили вы меня, Александр Михайлович. Почти. Песни все — нашего мира, от души написанные. И в то же время у нас абсолютно неизвестные — все! Чего не может быть. Значит, что следует по «бритве Оккама»?

— Что они еще будут написаны, — подхватил Кириллов. — Эта версия единственная объясняет всё! Подводная лодка из конца века неожиданно провалилась в наше время. Как должен вести себя экипаж? Сначала, конечно, шок, растерянность. Но ненадолго — на лодках слабовольные не служат. Затем мобилизация — и злость. Для их уровня техники, оружия — «Лютцов» и «Кельн» это как для нас корабли русско-японской. Поначалу шли, топя все. Затем — десять целей. Если сосчитать боекомплект, возможно, он у них на исходе, или, по крайней мере, решили беречь. И чтобы хоть чем-то помочь, стали наводить наших на конвои. После, как я сказал, ударили по аэродрому, чтоб мы поверили. Чем — ну, может, у них лодки, как подводные линкоры, всплыл и ударил главным калибром, с корректировкой. Катер подвернулся — опять в строку, подарить нам, все польза, а заодно с подарком. Ведь если у нас написаны ученые труды по той войне с подробным разбором ошибок маршалов Фоша и Гинденбурга в таком-то сражении шестнадцатого года, то и для них эта война — история, открытая книга: факты, даты, фамилии. Они знают даже…

Он осекся. Посмотрел на Берию, а тот на него. Оба поняли недосказанную фразу — «…когда мы умрем».

— Ничего еще не решено! — сказал Берия. — Поскольку в той истории их не было. Ведь мы не смогли бы так — утопить эскадру, «Лютцов», «Кельн», прочих. Понятно, что это значит? Историю можно переписать! И все случится по-иному или не случится совсем! Черт… что творится!!! А почему вы решили, что они из конца века?

— Те слова, которые стерты. Будете меня бранить, Лаврентий Палыч, но я отдавал пленку нашим спецам, пытаясь отсеять помехи. Я приглашал одного музыканта с абсолютным слухом — подписку о неразглашении со всех взял. В общем, пропущенные слова с большой вероятностью звучат так:

В старом альбоме нашел фотографии

Деда, он был командир Красной Армии.

Сыну на память, Берлин сорок пятого.

Века ушедшего воспоминания.

— Значит, мы будем в Берлине через три года. «Дед», «века ушедшего» — значит, начало двадцать первого века. Иначе сказали бы прадед.

— Так. Что еще о них можно сказать?

— Мне первая их песня покоя не дает. Что за «безнадежный бой», который они проиграли? Война, о которой та песня, «давай за жизнь, усталость — не победа»? С какой войны они к нам попали? С кем? И там, у Киркенеса, в спецгруппе высочайшей выучки никто не знал язык вероятного противника? Бред, быть такого не могло! А вот английский знали все!

— А отчего вы решили, что они попали сюда помимо своей воли? И вернуться не могут?

— Я подумал сначала, что это задуманный план. Но кое-что не сходится. Если бы наши потомки с самого начала желали помочь нам выиграть войну, они бы сделали иначе. Например, перебросили бы ударную армию на Белостокский выступ двадцать первого июня. Или с самого начала вышли бы на связь и дали информацию. Если же это какая-то цель локальная — опять не сходится. Утопили бы «Тирпиц» — и назад к себе. А они импровизируют, причем довольно удачно, на тему «чем бы еще помочь». И не возвращаются.

— Разумно. Но отчего тогда они уклоняются от прямого контакта?

— Есть у меня… одно предположение. Сам не уверен, но… Песни у них хорошие, патриотичные. Но вот про социализм, коммунизм не было нигде! А вот про «погоны» несколько раз мелькнуло! Возможно, у них был контрреволюционный переворот. Восстановление монархии и капитализма. А может, и интервенция англичан.