Девушка для Привратника Смерти - Лариса Петровичева Страница 37

Магда умолкла и неопределенно пожала плечами.

— Либо смогу ожить в мире живых, — закончил Габриэль. — Да, Магда. Я понимаю, о чем ты.

* * *

Привратники Смерти и сами в определенном смысле мертвы. Для того, чтоб выполнять свою работу — тяжелую, угрюмую, ту, которая растаптывает дух и иссушает плоть ежедневным соприкосновением с тьмой — им надо утратить себя. В принципе, это и есть смерть. Так Габриэлю говорил его наставник Иоахим ауф Митт, тогдашний королевский палач. Узнав о том, что у него наконец-то появился преемник, господин Иоахим даже улыбнулся, впервые за несколько десятков лет.

У Габриэля было поле с нарциссами. Господин Иоахим проводил свободное время в оранжерее, выращивая белые кустовые розы — в точности такие же цветы, должно быть, заполняли его внутренний темный мир под багровым небом. Однажды маленький Габриэль видел, как королевский палач, проходивший по оранжерее, быстрым движением сорвал испорченный бутон в глубине кустов так, что не дрогнули ни цветы, ни листья. Стоит ли говорить о том, что после его смерти белый розарий иссох за какие-то сутки…

— Ожить в мире живых, — согласилась Магда. — Так и есть.

Вера осталась в компании брата и сестры ауф Перес, решив, что ее роль дуэньи уже выполнена, и молодые люди дальше смогут справиться и без нее, и Габриэль с Эльзой неторопливо побрели по улице в сторону набережной. Габриэль подумал, что судьба ходит по кругу. Они начали именно в этом месте и снова сюда вернулись. Оставалось надеяться, что сегодня обойдется без Прорывов.

Сегодня это место было залито ярким солнцем, гуляющий народ бродил по набережной, стоял на изящных изогнутых мостах и рассаживался в прогулочные лодочки. О Прорыве, который случился здесь совсем недавно, все уже успели забыть. У подножия памятника победителям-морякам весело отплясывали мимы в белых безразмерных балахонах, представляя картинку из жизни северян, отличавшихся добродушием и завидным тупоумием. Зрители были благодарными — они смеялись, аплодировали, и в коробочку для подаяния, стоявшую неподалеку от мимов, так и сыпалась медь и мелкое серебро.

Но мимы Эльзу не заинтересовали. Она практически тянула Габриэля за руку, чтоб отойти от памятника подальше, и, когда белые балахоны остались позади, то Габриэль спросил:

— Что с ними не так?

— Я их боюсь, — смущенно призналась Эльза, словно говорила о чем-то по-настоящему стыдном. — С самого детства. Мне всегда казалось, что там не люди, что там… — она замялась и добавила: — Что там какое-то зло. Оно просто притворяется человеком, чтоб подобраться поближе и ударить.

— Очень может быть, — задумчиво согласился Габриэль. — Зло часто надевает личины. А мне этого делать не надо, меня и так все видят.

Он надеялся, что Эльза не обратит внимания на то, какими взглядами их провожают гуляющие. Неоднозначная внешность Габриэля притягивала чужие взгляды, в которых плескалось понимание: вот идет королевский палач. Человек, который убивает. А сейчас, надо же, с девушкой, не повезло ей, бедняжке…

— Ты не зло, — сказала Эльза таким тоном, который не оставлял пространства для спора. — Мне, во всяком случае, хочется так думать.

— Надо же, — усмехнулся Габриэль. — Иногда мне хочется того же самого.

Некоторое время они шли молча. Чуть дальше от памятника, не доходя до причала, где останавливались прогулочные лодочки, украшенные разноцветными лентами, была белая ротонда — там сейчас играл маленький оркестр, и певица, высоченная и настолько рыжая, что делалось больно глазам, пела какой-то старинный романс о любви. Габриэль слышал его в далеком детстве, когда еще были живы родители: отец пел его матери по вечерам…

Эльза остановилась и некоторое время слушала приятный, не по-женски низкий голос певицы, а потом, когда романс закончился, вдруг призналась:

— А ведь я когда-то тоже пела…

По ее лицу скользнула тень, и Габриэль подумал, что видел такие лица у людей на кладбищах. Стоишь у могильного холмика, поросшего травой, и понимаешь, что все, что было и имело какой-то смысл, давным-давно прошло, мечты и чувства высохли, и их развеяло пылью по ветру — и от этого понимания чувствуешь не грусть, а светлую печаль.

— Почему ты перестала? — спросил Габриэль и добавил: — У тебя приятный голос.

Эльза посмотрела на него так, словно пыталась понять, до каких границ можно доверять Привратнику Смерти, а потом ответила:

— Потом Сандини меня бросил. С тех пор я больше не пела.

«Значит, я правильно сделал, что подхолостил его», — подумал Габриэль, а вслух сказал:

— Я бы хотел послушать, как ты поешь, — Эльза посмотрела на него чуть ли не с мольбой, словно боялась, что он ее заставит, и Габриэль поспешно добавил: — Не настаиваю, конечно. Только если сама захочешь.

Теперь оркестр играл легкий народный танец, и возле ротонды уже кружилось несколько пар, в основном, из молодежи. Габриэль смотрел на них — воздушных, невесомых, счастливых — и не знал, что чувствует. Неужели вот это и есть счастье? Обычное, человеческое, простое — сжать в объятиях девушку и танцевать с ней просто потому, что тебе это нравится…

Он, разумеется, умел танцевать, этому учили всех принцев и принцесс, и какое-то время Габриэль даже делал успехи — потом ему стало скучно, и он почти забросил танцы, а потом стал Привратником Смерти, и его начали занимать другие вопросы. Он почти забыл о том сладком восторге, который иногда накрывал его в те моменты, когда он скользил по паркету.

— Потанцуем? — вдруг произнес Габриэль неожиданно для самого себя.

Эльза посмотрела на Габриэля с каким-то веселым удивлением, словно не ожидала, что он в принципе способен предложить что-то похожее. Возможно, она даже хотела отказаться, но музыканты вскинули смычки, зазвучала новая мелодия, и Габриэль подхватил Эльзу и закружил в танце.

Лица людей, стоявших возле ротонды, смазались, закружившись в цветном хороводе. На какой-то миг Габриэлю стало тяжело дышать, а горло и грудь стянуло мучительным спазмом. Музыка несла его и Эльзу куда-то прочь от набережной, от города, от людей, которые сейчас удивленно смотрели на королевского палача и его спутницу. Габриэль даже почувствовал прикосновение страха, вдруг подумав, что он что-то делает не так, и в висках застучали знакомые молоточки.

Он взглянул на Эльзу и вдруг удивленно обнаружил, что девушка счастлива. Глаза ее были закрыты, словно Эльза спала, а на губах танцевала счастливая и чуть смущенная улыбка, будто сон, который ей снился, был очень хорошим, будто она вернулась в детство и юность, еще не опороченные ни Сандини, ни Привратником Смерти. Сейчас Эльза казалась невесомой, бабочкой, летящей вверх по солнечному лучу. Сейчас она всей своей сутью принадлежала простому счастью — жить, танцевать, любить жизнь и наслаждаться ею.

Боль в груди усилилась, словно и душа, и тело протестовали против того, что делал Габриэль. Привратнику Смерти не положено танцевать, это для него слишком смешно и несерьезно. И в то же время что-то твердило, что не стоит быть таким, как господин Иоахим, который улыбнулся всего два раза за всю свою долгую жизнь.