Паутина долга - Вероника Иванова Страница 36

Идеальных костей не бывает: в каждой из них содержится изъян, и если знаешь его происхождение, можешь поставить себе на службу. Неважно, каков из себя материал, послуживший основой. Неважно, насколько умелы были руки мастера, изготовившего кубики. Мир существует лишь потому, что вечно меняется в мелочах при кажущейся незыблемости общей картины. Что есть хаос? Отступление от норм и правил. Ступенька вниз или вверх. Ровная дорога усыпляет сознание, но стоит на ней возникнуть кочке или ямке, вот тогда только все и начинается!

Из-за приоткрытой двери доносилось размеренное шурханье рубанка. Р-раз. Р-раз. Р-раз... Хорошо работает человек: разговор стального лезвия и деревянной поверхности глухой, ровный, степенный, как неторопливый обмен мнениями между двумя стариками о стоящих на дворе погодах. Древесные волокна могут быть и рыхлыми, и крайне твёрдыми, но и в том, и в другом случае главное, не торопиться. Действовать настойчиво, но плавно, с глубочайшим уважением: дерево любит почтительное обхождение. Это вам не железо, которое греют до красна и плющат молотом — грубое существо, даже в самом изысканном своём воплощении. А дитя леса, без ропота принимающее свою судьбу быть срубленным и отданным на поживу ненасытным людям, на ласку всегда отзывается лаской. Как же иначе? Оно ведь было и остаётся живым.

Мой отец... Мой второй отец любил плотничать. По крайней мере, в те несколько коротких лет, наградивших ветерана спокойной жизнью в лоне семьи, он частенько навещал светлую комнату, примыкающую к сеням, в которой неторопливо пилил и строгал. Больше для собственного удовольствия, нежели для пользы дела, но матушка не жаловалась. Вздыхала, когда супруг отправлялся на встречу с очередными деревяшками, и время от времени лишь просила подновить половицы или поправить расшатавшиеся ножки у стола. Помню, в такие минуты отец смотрел на Каулу странно светлым взглядом, словно не понимал ни единого слова, но готов был вечно слушать мягкий северный говор. И матушка в конце концов смущалась, осекалась и замолкала. Тогда отец брал её ладони в свои — твёрдые, с крупными натруженными суставами — и целовал супругу. В переносицу... Хм, о чём это я?

Так вот, Сивалл любил плотничать, но любая его работа заканчивалась, когда брус, доска или иная заготовка открывали взгляду красоту узора волнистых волокон. Отец мог отложить инструменты и часами любовно поглаживать янтарно-золотые или тёмно-розовые колобашки, но превратить их во что-то полезное... Такого не случалось. И пожалуй, понимаю, почему: иногда вмешательство в естественный ход вещей неизбежно и необходимо, но если можно обойтись без него, не стоит нарушать совершенство, созданное не тобой. Зарабатывать плотничаньем на жизнь Сиваллу не было нужды: хватало пенсии от имперского казначейства и щедрости Заклинательницы Сэйдисс, поэтому матушка не смела перечить, и отец снова и снова уединялся в своих владениях. А иногда пускал туда и зрителей. Меня, к примеру.

Научиться обращаться с пилой и рубанком под присмотром отца мне так и не довелось: болотная лихорадка унесла Сивалла раньше, чем я успел приноровиться к новому телу. Но глаза уже могли внимательно смотреть, и увиденное не прошло даром. Много позже, взяв инструмент, мне достаточно было вспомнить, как им действовал отец, и сноровка приходила сама собой, потому что для мастерства нужны не только годы терпеливых повторений, но и способность приникать в суть происходящего. Проникать разумом и телом, находящимися в полном согласии...

Стучу костяшками пальцев по двери. Из хороших досок набрана, звучит звонко и дружно, стало быть, деревянщик в своём деле толк знает.

Шурхнув последний раз, рубанок умолкает.

— Позволите войти?

— Как пожелаете.

Переступаю порог, оставляя дверь приоткрытой ровно на столько же, сколько было до моего пришествия: для успешной работы с деревом важно, чтобы ни теплота, ни сухость воздуха не менялись, иначе плохо подготовленные доски поведёт, и ничего путного из них уже не получится.

Мастер оценил мою вежливость кивком, скорее невольным, чем осознанным, но я ведь пришёл не за собственным удовлетворением, верно?

— Хотите сделать заказ?

— Можно и так сказать.

Деревянщик стряхнул стружки с холщового фартука и подошёл ко мне, вооружившись грифелем.

— Мебель какую или утварь желаете?

— Ни то, ни другое.

— Рамы оконные? Двери справить?

Всё равно не угадает, поэтому не буду испытывать чужое терпение:

— Мне нужен распил. Особенный.

Мастер приподнял светлые брови, но без малейшего удивления: мол, заказчик всегда прав, захочет, хоть целое бревно в стружку изведу, лишь бы счёт оплатил.

— У вас ведь имеются бросовые остатки? Сучковатые обрезки, к примеру, с гнильцой и прочим?

Теперь удивление появилось, но пока не столь сильное, чтобы поколебать спокойствие широкоскулого лица.

— Имеются, как не иметься. Сами знаете, под зиму если товар не успеешь закупить, довольствуешься тем, что осталось.

А вот это уже лестно. «Сами знаете»... С чего мастер мог взять мою осведомлённость в лесном деле? Разве только почувствовал то же, что и я, когда шагнул в ароматы свежей стружки: привычку и тихую радость от встречи со старыми знакомыми.

Признаться, лавку я выбирал нарочно — не из самых дорогих, но и не совсем уж простенькую. Мне нужен особенный материал, а его как раз легче всего найти в самом обычном месте.

— Позволите посмотреть?

— Смотрите, — он приглашающим жестом указал на ворох всевозможных обрезков, сваленных в углу мастерской.

Не так уж и много, но для моих целей, надеюсь, хватит. Хотя, чем больше куча мала, тем вероятнее нахождение в ней искомого предмета... Присаживаюсь на корточки рядом с деревянным беспорядком, а мастер возвращается к верстаку. И правильно: пока новый заказчик сообразит, чего хочет, не след забывать и о старых.

Так, что у нас имеется? Этот брусочек был хорош, но лишь до выпадения из него сучка... Здесь чересчур частые смоляные кармашки... Эта доска загублена свилеватостью: выдир на выдире... Завитки хороши, но сами по себе мало на что годятся... А вот это уже интереснее! Неужели, крень? К тому же не цельная, а полосой? Можно считать, повезло. Я поднял один из обрезков и присмотрелся повнимательнее.

Да, определённо. И цвет характерно красноватый, но по сосне я бы ещё с ювеку гадал, а ёлка сразу выдала свою страшную тайну. Понятно, почему отложили такой крупный и, в любом другом случае, годный на поделку кусок дерева: пилить нужно очень осторожно, да и потом обрабатывать — вспотеешь. Что ж, заготовку я нашёл. Осталось уговорить мастера...

Сопение прямо над ухом.

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мальчиком. Лет семи, не больше, щупленький, беловолосый, как исконный селянин, с яркими, почти васильковыми глазами. По чертам лица и костяку, как две горошины с хозяином лавки. Если принять во внимание разницу в возрасте, можно с уверенностью заявить: сын.