Последний страж Эвернесса - Джон Райт Страница 36

Каждую без исключений ночь, каждую ночь своей жизни, кто-то из членов семьи или должным образом обученный заместитель должен спать под крышей дома в комнате, окна которой выходят на море.

Дом перейдет во владение его наследникам на правах заповедного имущества, в строгом соответствии с законом первородства, без разделения или выделения приданого или вдовьей части, если он умрет, окажется недееспособным в результате болезни, попытается изменить или продать дом или его содержимое или начнет страдать бессонницей.

Юрист продолжал бесстрастным тоном:

– Дар может быть отозван по воле изначального дарителя или того, кого он назначит, до времени, объявленного в исходной хартии и дарственной. Таковым временем является либо конец нынешней Земли, либо возвращение в мир Короля.

Исходная хартия была выгравирована на золотой пластине, которую поверенный извлек из массивного запирающегося футляра, и написана параллельно на латыни, староанглийском, французском и валлийском. Лемюэль разглядел имя, выгравированное внизу документа:

ARTHURUS PENDRAGON, REX QUONDAM ET REX QUE FUTURUS [1].

IX

В глубине души Лемюэль никогда не сомневался, что старый дом предназначен ему.

Однажды летним днем, когда ему было девять лет, Лемюэль и его старший брат Эндрю проникли на соседский участок, дабы забраться на самую высокую сосну на самом высоком холме в округе. Согласно школьному поверью, подъем на это дерево являлся верхом древолазного искусства. Ибо сосновые ветви утыканы иглами и сидят очень близко друг к другу. Опасность быть пойманными на земле старого Тилдрама добавляла приключению блеска.

Вскоре, покрытые смолой, в перепачканной одежде, двое мальчишек уцепились за самые верхние ветви сосны, изображая беспечное отсутствие страха, когда налетающий ветерок заставлял их насест скрипеть и тревожно раскачиваться.

Все знакомые холмы и поля раскинулись у них под ногами, отливая желтым и зеленым в лучах солнца. А дальше тянулись неизведанные луга и коричневая лента таинственной дороги, ведущей непонятно куда.

Некоторое время мальчики спорили о географии, пытаясь решить, является ли дымка на горизонте настоящим морем. (Школьная легенда гласила, что с такой высоты и вправду можно увидеть океан.) А затем началось подспудное, дюйм за дюймом, соревнование, когда каждый из братьев пытался проползти еще несколько опасных шажков вверх. Юный Лемюэль, будучи легче, осмелился пробраться по ненадежной ветке дальше, чем его более осторожный старший брат.

Дабы сохранить лицо и подтвердить принцип, что младшие братья не могут победить старших, Эндрю презрительно заявил, что научился от папы ночному колдовству и секретам, которые Лемюэлю еще рано доверять, потому что он слишком маленький. Новые знания позволили бы Эндрю залезть гораздо выше, соблаговоли он к ним прибегнуть.

Колкостями и насмешками Лемюэль вытянул из брата секрет, и, прежде чем спуститься, Эндрю научил его песне для вызывания сон-лошадки.

В ту ночь, прочитав все молитвы, Лемюэль старательно прошептал песню, которой его научили. Он говорил тихонько, чтобы не разбудить брата на соседней кровати.

В нетерпении, с широко открытыми глазами, лежал он в темноте, глядя сквозь открытое окно на Полярную звезду. И он щурился в надежде каждый раз, когда ночной ветер царапал по стене дома веткой дерева, ибо с убежденностью ребенка не сомневался, что слышит стук копыт по крыше.

Между полуночью и рассветом, между сном и бодрствованием, лунный свет, будто иней, оседал на открытых рамах, и в этом свете похожая на оленью голова просунулась в окно и уставилась на Лемюэля большими темными влажными глазами. Шкура ее сияла как ночной снег, однако была чудесно теплая на ощупь, когда Лемюэль застенчиво протянул руку, чтобы погладить ее по носу. Поскольку окно его спальни находилось на втором этаже, он осознал, что лошадка, должно быть, стоит в воздухе.

Она заговорила, словно ветер зашумел в листве:

– Ты такой юный. Слишком юный, чтобы призвать меня сюда из высокого Келебрадона. В окруженной звездами цитадели стою я, вечно бессонная, и охраняю моего повелителя, вечно спящего, считая годы, пока боевая труба не разбудит его. И тогда он возьмет свое оружие и доспехи, вскочит мне на спину и крикнет: «Вперед! Ибо Ахерон поднимается из моря! Последняя битва зовет, и Земля в опасности! » – Она запрокинула голову и пылко заржала.

Лемюэль был потрясен.

Затем сон-лошадка опустила голову и мрачно произнесла:

– Я могу прервать свое бдение, только когда стражи Эвернесса в крайней нужде призывают меня. В крайне нужде я прихожу, и не ради удовольствия или гордости, не для игры. Теперь ты опозорил меня, маленький мальчик, ибо я отсутствую на посту без уважительной причины. Что, если последний рог протрубит, пока я так далеко? Моему хозяину придется идти на Рагнарёк пешком?

– Но я не сделал ничего плохого… – пролепетал Лемюэль.

– Терпение и вера – так клянется твой народ. Твой народ, как и мой, клялись ими, связав наши могучие клятвы граду Бесконечному воедино. Где терпение, коли ты посмел призвать меня сюда до времени? Где вера? Некогда стражи Эвернесса были могучим орденом. Многие семьи входили в него, и целое королевство могли они позвать на подмогу. Но теперь так часто Стена стоит пустая, неохраняемая. Твоя семья знает древние слова, чтобы призывать силы из Келебрадона, но для чего? Твой народ забыл нас, а если и помнит, то не соблюдает старые обычаи или не верит. Боюсь, иссякла вера в Эвернессе.

По этим словам Лемюэлю стало ясно, что его брат никогда не вызывал сон-лошадку. Теперь он растерянно, почти испуганно пытался понять, делал ли это когда-нибудь его отец. Неужели не осталось никого, кто еще верит?

– Прости меня. Правда, мне очень жаль. Погоди! Не уходи! Смотри, я припас тебе гостинец. Видишь? Это яблоко. Я вынес его из кухни под пижамой.

С минуту она молчала, шевеля ноздрями.

– Большинство из тех, кто молит о дожде, не носят зонтиков, – негромко сказала она самой себе, и ее тихий голос дышал теплом. Вслух она произнесла: – А что это за сверток у тебя под подушкой?

– Мое пальто.

– Ночь-то летняя.

– Понимаешь, я подумал, – застеснялся он вдруг, – если мы поднимемся высоко, может стать холодно…

Невыразимо прекрасный голос ответил ему:

– За твое нетерпение тебе должно быть стыдно, а значит, ты никогда не должен хвастать перед своим братом или говорить отцу, что я здесь была. Но за твою веру полагается награда. Садись мне на спину! И я полечу с тобой в любую страну, какую ты назовешь, вокруг света и обратно сюда до зари. Да, я могу обогнать рассвет, ибо я быстрее солнца. Натягивай пальто.

Босым ногам было холодно на подоконнике, когда он вылезал наружу.