Клятва рода - Степан Мазур Страница 36

Лилит сделала второй разрез у себя на запястье, и быстрые капли потекли отпрыску на грудь. Красная кровь собралась небольшой лужицей и против воли физических законов потекла вверх, устремляясь к началу разреза. Едва кровь Лилит коснулась края, черная кровь потекла из Сергея интенсивнее.

Дева перестала дышать, слыша в полной тишине помещения морга стук собственного сердца и возобновляющийся стук сердца сына. Глаза вновь заволокло пеленой, и пришлось задушить на корню вскрик от радости, что белые губы сына наливаются алым и понемногу светлеют открытые глаза.

Истерзанный разум Скорпиона пополнился памятью крови матери. Вновь гены отца, потомка богов, смешались с первой сотворенной. Рожденное и сотворенное смешалось в Скорпионе, переплетаясь с ядом эмиссара. Маленький тотем судорожно активировал все резервы, меняя химический состав яда и разлагая на безопасные составляющие. Он боролся за тело изо всех сил.

За разум же боролся сам Скорпион.

* * *

Скорпион.

Пытки памяти — 3.

Кавказ (Алатырские горы).

Очень давно.

Крик разорвал небо, взлетел до самых небес. Снова острый клюв вонзился в бок, разорвал кожу, словно ножом, добрался до печени. Тело пронзило болью, такой, что в глазах потемнело, тело затрясло невыносимой дрожью, а сердце застучало часто-часто, разгоняя кровь в три раза быстрее.

Из разорванной раны горючим бурунчиком извергалась сама жизнь, тяжелые ручейки текли по животу, по бедрам, ногам и обрушивались на землю, вновь и вновь впитываясь в раскаленную на солнцепеке пыль.

Прометей стиснул зубы. За десятилетия мучений он кричал только в первый момент, когда проклятый клюв черного ворона, приспешника Зевса, разорвал кожу и вонзился в печень. В дальнейшем Прометей принимал эту нестерпимую боль как должное. Приступы переживал так же молча, как и жгучие лучи невыносимо палящего светила Гелиоса, что в союзе с Зевсом будет вечно пытать неразумного человека, дерзнувшего перечить богам.

Ворон поднял окровавленный клюв, посмотрел правым глазам в очи вечного узника, гаркнул хриплым нечеловеческим голосом:

— Отрекись от людей… Смысла же нет. За что страдаешь?

Прометей, как и сотни тысяч раз до этого, выжженными на солнце губами обронил:

— Прочь! Прочь…

Ворон что-то гаркнул в ответ по-своему, по-птичьи, то ли в очередной раз удивился человеческому упрямству, то ли решил, что перевоспитывать таких бесполезно. Широкие крылья взмыли вверх, оставляя далеко внизу, среди скал и развалов камней, вечного пленника судьбы.

Прометей вздохнул. По идее, он должен был сейчас умереть от потери крови, но проклятье богов — бессмертие — не давало отправиться за грань, в царство Аида, да хотя бы в сам Тартар, куда угодно… И снова ощутил, как края раны затягиваются, на месте разорванной печени взрастает новая, еще чуть-чуть, и все, что напоминает о ране, — это засохшие, покрытые струпьями кровавые дорожки да испаряющаяся под огненными стрелами лужа, что когда-то была его жизнью.

Проклятье! Сейчас снова начнет печь солнце. Так всегда: сначала поутру прилетает ворон, клюет печень, просит отречься и улетает, тут же дело богов подхватывает солнце, а он, распятый на камне, привязанный могучими цепями, не может пошевелить ни ногой, ни рукой, лишь ощущает, как из тела выходит последняя влага, как медленно выгорает кожа, веки, как лопаются губы. И так каждый день, до самого захода… Перед ночью, перед тем как забыться тревожным сном, он вновь становится прежним, тем самым, каким был, когда свирепые боги приковали к вечному камню.

Да, он украл! Украл у богов огонь. Не себе, всем людям, чтобы могли выйти из того замкнутого круга, что назывался темным временем, седым веком первобытности. Он сумел, он наделил частицей божественного огня каждого человека, в каждую душу попала божественная икра, зажглась и понесла людям свет.

И вот в наказание каждый день он обречен на вечные муки, и ни один человек не вправе прийти и освободить его, так как он страдает за все человечество, что перешло на следующую ступень развития, вышло из животного царства… И он никогда не откажется от правды и веры в свой поступок, потому что он, Прометей, подарил людям огонь их душ.

Сознание плыло и мутилось, палящие лучи безжалостно терзали кожу, щипали веки, резали глаза. В голове стоял гул, как от сотен тысяч молотов. Это кипящая кровь бьет в виски и молит о пощаде, о тени и хоть о капле влаги… хотя бы капле…

Язык прилип к небу, почувствовал, что рот сможет открыть только порвав губы, содрав кожу… Но не сжалится немилосердное солнце, не пошлет небо дождя. В этом месте никогда нет дождя, он прикован на краю мира, здесь даже пустынные кусты не растут, только камни и песок, что так же молят о влаге, как и он.

Упрямы боги, но есть люди, что не отступятся от своих слов и поступков даже на смертном одре, на вечном одре.

Сердце ударило в груди с такой яростью, что Прометей впервые вылетел из забытья, охваченный давно забытым ощущением.

Капли жизненной влаги стекали по лицу, он уже и забыл, как ощущается влага. Кожа яростно принялась впитывать в себя все, что стекало по голове, по лицу, по длинным, выжженным локонам волос. Обоняние выхватило запах воды еще раньше…

«Вода? Но откуда вода?»

Он заставил себя открыть глаза, тем более что смоченные веки позволили это сделать без сухого треска.

Перед глазами плыло, блики солнца играли на камнях вокруг. Чья-то могучая длань прикрыла глаза от солнца, позволяя увидеть перед собой фигуру… И это был не проклятый ворон. Боги? Нет, те никогда не снизойдут до него. Кто же? Смоченные губы попытались проронить хоть слово, но получился лишь сухой кашель.

— Не спеши, Прометей, — могучий голос рослого мужа, уверенный и дерзкий, разрезал пустоту, что длилась вот уже сколько десятилетий. — Не спеши. Позади вечность, и вечность впереди.

Глаза теперь уже четко и ясно видели перед собой фигуру могучего, перевитого мышцами мужика в пятнистой шкуре-безрукавке. Он милосердно заслонял его от солнца своей могучей статью и, о счастье, поливал его с ног до головы самым драгоценным сокровищем, что есть на свете — водой! Широкий, объемный кожаный бурдюк изливал на пленника солнца капли за каплями.

— Кто ты, дерзнувший противиться воле богов? Уходи, пока они не покарали тебя, как и меня, — услышал Прометей свой голос.

— Люди и боги называют меня Заряном. Некоторые Гераклом. Что мне до этих богов? Богатыри и герои рождены на земле, чтобы попирать волю богов.

— Уходи пока не поздно, безумный… Я бесконечно благодарен тебе за миг без мучений, но молю тебя: спасайся.

Бурдюк опустел. Зарян небрежно отбросил его в пыль земли, обхватил одну из десятка цепей, что сковывали Прометея, и, напрягаясь, обронил:

— Ничто не вечно, Прометей… Даже боги — лишь мгновение.