Дыхание ветра - Ляна Лесная Страница 35

Моя никчемная жизнь в звериной шкуре, всё более походящая на жизнь животного, шла своим чередом.

Днём я спал.

Ночью бродил в лесной глуши.

Отец показал труднопроходимый участок леса, сплошь заросший диким кустарником и заваленный скальными глыбами. Эти дебри были хороши тем, что вероятность столкновения с человеком там была ничтожна. Такой встречи я боялся больше всего на свете, не зная, на что могут толкнуть меня звериные инстинкты.

Я научился двигаться совершенно бесшумно, плавно и естественно. Безошибочно определял источники различных запахов и звуков. В обличье лохматого хищника часами носился по ночному лесу, развивая бешеную скорость. Плавал в бурной холодной реке, несущей свои воды прямо из горного ледника.

Единственное, чего я упорно избегал — это встречи с людьми.

Моему внутреннему зверю нравилось ощущение свободы, которое давало звериное тело, но в глубине души пульсировало горячее желание освободиться от проклятой звериной шкуры раз и навсегда.

В иные моменты разум полностью сливался со звериным. Я двигался, видел, слышал, даже думал, как зверь. Поддавшись звериным инстинктам, охотился. Однажды даже посчастливилось добыть одного старого худого зайца. Я долго выслеживал зверька, потом мчался вслед за ним по лесным дебрям, догнал и, всё же, схватил огромными челюстями, услышав хруст мелких костей.

Брызнувшая прямо в пасть кровь, не вызвала ничего, кроме приступа тошноты. Я точно убедился, что не смог бы съесть никакое животное — сырое мясо вызывало только сильное отвращение.

— Ты определёно единственный в своём роде! — сказал отец, когда я, превозмогая тошноту, принёс из лесу убитого мною зайца.

После ночных прогулок возвращался домой уставший, много ел и засыпал беспробудным сном, не имея сил даже думать. Просыпаясь ближе к ночи, снова отправлялся в лес и сломя голову носился по самым труднопроходимым местам, пока не начинали гудеть мышцы. Бросался в бурные воды реки, в самые глубокие места, за несколько веков выбитые потоками вод под порогами горной реки. Боролся с течением, остужая разгорячённое тело и измученную несчастную душу.

Неосознанно старался заглушить боль от расставания с дорогой мне девушкой, ведь встреча с ней теперь была невозможной. Погасить отчаяние от того, что мне был неизвестен смысл моего существования в образе зверя. Опасаясь самого худшего, я старался нагружать своё тело всё больше, и боль в мышцах хотя бы ненадолго подавляла злую душевную боль.

Растворяясь в звериной сущности, чтобы ненадолго отключить свои чувства, под утро неизменно обнаруживал себя недалеко от посёлка, в который меня так влекло, заставлял себя развернуться и нестись обратно, в глухой лес, чтобы ненароком никому не попасться на глаза. Но раз за разом это происходило снова и снова, как будто мой компас был настроен только в одну сторону.

Проходили дни, один за одним, но ничего не менялось. Оставаясь в звериной шкуре, я страдал всё сильней, свыкнуться с мыслью, что моё тело стало таким возможно навсегда, было невозможно. Я долго искал выход из создавшегося положения, но что-то сделать, чтобы вернуть себе прежний облик, не мог.

Отец мой постоянно был занят работой. Ему пришлось разгребать ужасный беспорядок, который я устроил в своей комнате, выстругивать и сбивать новую раму для окна, вставлять в неё стёкла, помимо того он должен был ходить на дежурство по работе, а так же готовить, чтобы кормить меня.

Даже если б он и понимал, что меня мучает, то вряд ли смог бы мне чем-то помочь. Думаю, он даже не представлял себе, какие душевные терзания я испытывал.

Мне не хватало человеческого общения, и я очень скучал по милому лицу и синим глазам, которые невозможно было забыть, по нежному голосу и тёплой улыбке. Нежный образ сопровождал меня повсюду. Я невыносимо страдал от мысли, что навечно останусь таким, и больше никогда воочию не увижу милое лицо и нежную улыбку.

Со временем отчаяние стало невыносимым. Боль от разлуки нестерпимой. Невозможно было погасить их физическими нагрузками. Даже сильная усталость не давала успокоения.

Звериная жизнь наскучила, стала удручать. Я не желал более бродить по местам уже изученным вдоль и поперёк, не хотел оставаться в шкуре животного, скрываться. Но ничего не происходило.

Я оставался зверем.

Когда в очередной раз стемнело, и отец открыл дверь, чтобы выпустить меня, я не сдвинулся с места.

— Ну, что же ты? Вперёд! — торопил меня отец, но я не пошевелился, так и лежал на полу с полузакрытыми глазами.

Отец подождал ещё немного, и так как я не двигался, потянулся к дверной ручке, чтобы захлопнуть дверь.

Но тут в сознании вдруг мелькнула отчаянная мысль: "Если не увижу Анну — умру!"

Забыв об опасностях, внезапно взвился в воздух и бросился к выходу, врезавшись в почти закрытую дверь.

Дверь распахнулась, и, кубарем скатившись по ступеням крыльца, я бросился в лес, но пробежав сотню метров, резко повернул в сторону посёлка, быстро преодолел три километра лесом и в несколько скачков преодолел речку, мелкую в этом месте.

Я почти не думал о том, какие опасности подстерегали меня в посёлке. Это не было столь важным по сравнению с тем, что я задумал. Оказавшись среди домов, всё же стал двигаться осторожней, чтобы не потревожить местных собак.

Ярко светила луна. Стараясь держаться всё время в тени домов, дощатых построек и деревьев, быстро добрался до того дома, который меня больше всего интересовал.

Перемахнув через забор, стал осторожно пробираться по саду, приближаясь к дому. Ориентируясь по нюху, старался определить, с какой стороны дома находится окно комнаты, в которое я собирался заглянуть. Распространяющиеся отовсюду запахи домашних животных сбивали меня, но, обойдя вокруг дома, я всё-таки уловил знакомый тонкий аромат, который доносился с южной стороны.