Атлантия - Элли Каунди Страница 34

Такое ощущение, что я единственный живой человек в Атлантии. На Нижнем рынке темно и тихо. На закрытых ставнях палаток – замки от воров. А потом я слышу какие-то странные звуки: будто кто-то прячется и тайком куда-то спешит. Я ускоряю шаг, смотрю прямо перед собой и стараюсь идти, расправив плечи и не забывая, что я высокая и сильная.

Без песен Бэй мне было тяжело заснуть, и я решила сделать то же, что делала она сама, когда ей не спалось.

Я решила сходить на ночные заплывы.

Добравшись до места, я поднимаюсь на трибуны. Освещение тусклое, и вода не кажется такой синей, как днем. У нее вообще нет цвета. Люди вполголоса заключают пари на большие суммы. Никто не смеется и не шутит. Ко мне подходит какой-то тип и спрашивает, сколько и на кого я хочу поставить. Я в ответ отрицательно качаю головой – у меня нет денег на это.

– Тогда что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

– Пришла посмотреть, – говорю я.

В темноте мой невыразительный голос звучит по-иному. Он серый, как и освещение на рынке. С таким не поспоришь, к нему так просто не подступишься. Игрок что-то недовольно бормочет, но оставляет меня в покое.

Как часто сестра сюда приходила? У меня в кармане раковина Бэй, я взяла ее с собой, потому что мне так спокойнее, но я ее не достаю. В темноте на заполненных людьми трибунах хватит одного толчка, и я выроню раковину, она покатится вниз и разобьется о каменный пол.

При одной только мысли об этом мне делается дурно.

Может, голос Бэй еще вернется? Может, просто надо дать ему время?

И раковину Майры я тоже взяла с собой. Почему-то не смогла оставить ее дома. А еще у меня за спиной болтается кислородная маска. Я словно бы притворяюсь, что мой сегодняшний поход на рынок ничем не отличается от всех других. Как будто если я соблюдаю правило всегда носить с собой кислородную маску, то мне не грозят проблемы из-за нарушения правил: в Атлантии нельзя выходить на улицу после наступления комендантского часа.

Организатор заплывов не выкрикивает имена пловцов, вместо этого он поднимает над головой таблички, и кто-то светит на них фонариком, чтобы все могли видеть имя следующего участника. Никакого шума, все тихо и всерьез. Если стражи порядка решат устроить рейд, то всех, кого поймают, отправят прямиком в тюрьму. Но я слышала, что некоторые члены Совета тоже любят приходить сюда и делать ставки, так что заплывы никогда не прикрывают надолго.

Мне грустно оттого, что Бэй бывала здесь без меня. Интересно, что она чувствовала все эти годы до смерти мамы, когда знала, что я вынашиваю план уйти Наверх? Я не хотела быть жестокой. Просто я понимала, что не смогу остаться Внизу. Ближе Бэй у меня никого не было, ведь она единственная знала о моем секрете. Но я никогда не думала о том, что эта тайна может отдалить ее от меня. Бэй всегда знала, что однажды мне придется оставить ее.

А я даже и не предполагала, что мне будет без нее так плохо. А если бы знала, то изменила бы свое решение? Трудно сказать.

Интересно, Бэй когда-нибудь участвовала в заплывах? Она всегда возвращалась домой замерзшая, но волосы у нее были сухие. Правда, сестра могла плавать в шапочке. Меня бьет дрожь, когда я представляю ее в этой ледяной воде.

В тусклом свете лица пловцов кажутся серыми. Чтобы не замерзнуть, они постоянно разминаются, а я наблюдаю за ними и понимаю, что и меня тоже в ближайшее время ждет нечто подобное.

Плыть в темноте в холодной воде – вот что мне предстоит, когда я попытаюсь сбежать. Даже если Наверху сияет солнце, его лучи дотянутся до меня очень не скоро.

Но я не хочу участвовать в ночных заплывах. Я слышала, что говорят об этих пловцах, и я вижу, как они плывут. Эти заплывы предназначены для людей, которые потеряли надежду. Им нужно что-нибудь исключительное, недостижимое. Эти люди несчастливы в Атлантии: может, их не отпускает прошлое и бедняги никак не могут что-то забыть. Или же они чувствуют, что с ними что-то не так, как будто они не принадлежат к этому месту.

Я их понимаю, и это меня пугает.

Жаль, что у меня нет знакомой сирены, которая успокоила бы меня, сказав, что все в порядке, что я принадлежу к этому миру Внизу и могу быть здесь счастлива.

Но та сирена, которую я знаю, не станет меня успокаивать.

Я прижимаю к уху вторую раковину и спрашиваю:

– Где ты живешь?

Сейчас уже поздно. Темно. Майра наверняка спит.

Но она отвечает.

Квартира Майры находится недалеко от Нижнего рынка. Снаружи она ничем не примечательна – стандартная дверь в ряду других таких же. Небо здесь низкое, а дома узкие и не выше двух этажей. Похоже, в каждой квартире всего пара комнат – одна над другой. Фонари светят тускло, и мне приходится щуриться, чтобы разглядеть номер на двери.

Хотя мама умерла на пороге Майры, я никогда не знала, где та живет. Я предполагала, что тетя поселилась в квартале Совета вместе с другими сиренами. И представляла, как мама умирает там, на чистеньком пороге одного из их раскрашенных, словно леденцы, домов. Ступеньки возле квартиры Майры серые, как все остальное при таком освещении.

Теперь я ясно вижу всю картину. Тело мамы в морге; ее цепь с орденом на шее нового Верховного Жреца; ее кабинет, заполненный чужими книгами; а теперь еще и это – место, где она умерла.