Выбор наместницы - Вера Школьникова Страница 34

Согласно народной мудрости, кошка всегда знает, чье молоко вылакала, а вор — у кого украл. Не удивительно, что Артон отыскался в самой отдаленной из своих крепостей, высоко в горах. Никаких дорог туда не вело, единственная тропинка доходила примерно до середины пути, упираясь в отвесную скалу, а дальше припасы и людей поднимали на лебедке. Подобная неприступность позволяла обходиться небольшим числом охраны, но на отсутствие аппетита здоровые лбы не жаловались, а посему механизм исправно скрипел, доставляя к столу самозванного лорда и его людей все самое лучшее, что могла предложить скудная округа. Учитывая неурожай, даже самое лучшее выглядело весьма непритязательно. Солнце уже клонилось к закату, охрана у лебедки только что сменилась, когда на тропинке показались несколько крестьян со старым мулом, нагруженным огромными корзинами с брюквой. Оставалось только удивляться, как бедная скотина дотащила такой груз, не отдав концы по дороге. Один из них сложил ладони лодочкой и крикнул наверх:

— Эй, принимайте товар, нам еще вниз возвращаться!

— А чего так поздно-то? Темнеет уже!

— Так мул, паскуда, два раза по дороге падал, все рассыпал, пока собрали, вот и припоздали.

— Угу, и теперь нам жрать вашу грязную брюкву!

— Уж чем богаты. Скоро и такой не будет.

— Ладно, хорош препираться, распустили языки по колено, цепляйте корзины и чтоб духу вашего тут не было!

Крестьяне и сами спешили, спускаться по узкой тропинке среди ночи, да еще с подслеповатым мулом — то еще удовольствие.

Корзины медленно ползли наверх, раскачиваясь на ветру, солдаты подгоняли вертевших ворот долговых рабов. Рабство в империи запретили уже много сотен лет как, но если человек задолжал лорду, денег у него нет, а лорд милостиво позволяет долг отработать, то какое же это рабство? Все по доброй воле: и крестьянина никто не заставлял в долги влезать, и лорд мог бы должника в тюрьму упечь, семью без кормильца оставить. По странному совпадению, чем дальше графство или герцогство находилось от Сурема, тем чаще в нем встречались такие должники и благодетели. Вот и сейчас двое несчастных с натугой поворачивали тяжелый ворот, а здоровые молодые парни стояли рядом и поторапливали их — скрип лебедки мешал доблестным стражам пристроиться на ночлег. Наконец, корзины оказались наверху. Тащить припасы в погреб у патрульных не было ни малейшего желания, да не их это дело, крестьяне не могли отойти от лебедки, а кухонная прислуга давно уже легла спать, так поздно обычно продукты не привозили. Корзины, поминая Ареда и его матушку, оттащили под навес, да там и оставили до утра. Брюква — не свежая рыба, может ночь постоять, ничего с ней не случится. Через некоторое время тишину нарушал лишь слаженный храп.

Крутильщики ворота проснулись от весьма неприятного ощущения холодной стали у горла, а для спящих стражников эта ночь оказалась последней. Два подростка быстро объяснили ошарашенным крестьянам, что у них появилась замечательная возможность расплатиться с долгами раз и навсегда. Впрочем, если они предпочитают сохранить верность своему хозяину — это всегда можно устроить… только получив утвердительные кивки, они вытащили из ртов своих подопечных кляпы. Разбросанная брюква и пустые корзины лучше всяких слов объясняла, откуда взялись одетые в черное ночные визитеры с вымазанным углем лицами, умирать за славящегося своей скупостью и жестокостью Артона никто не пожелал, и щедро смазанная маслом лебедка бесшумно заработала, поднимая наверх такие же черные фигуры. Через несколько часов отобранные Ланлоссом двести человек бесшумно разошлись по замку, безжалостно вырезая спящих, почти не встречая сопротивления, и к рассвету все было кончено. Уцелевших в бойне охранников и прислугу заперли в погребе, а бесцеремонно вытащенного из теплой постели любовницы лорда притащили к Ланлоссу, в чем нашли — в белой кружевной ночной рубахе и спальном колпаке. На серьезном лице генерала не появилось и тени улыбки, хотя его солдаты, не стесняясь, ржали, тыча пальцами в нелепую фигуру грозного хозяина округи. Они и не сомневались, что их генерал проучит наглеца, но такого удовольствия даже не ожидали — не часто увидишь сиятельного лорда в исподнем. Сквозь смех пробивались ехидные комментарии:

— Ну и свинья! Вы гляньте сколько жиру!

— Нее, такую тушу надо напоследок вниз спускать, а то веревка лопнет!

— А как он, интересно, с бабой спит? Раздавит же!

— Да снизу, как еще?

— Это еще посмотреть надо, кто из них баба!

— Не, шлюха у него точно баба, я сам видел!

— Еще скажи — щупал!

— А и пощупаю!

Безжизненно ровный голос генерала прервал поток грубого солдатского остроумия. Ланлосс задал пленнику всего один вопрос:

— Где ведьма?

— Вы ответите за этот разбой! Я буду жаловаться наместнице!

Генерал, казалось, сразу же потерял всякий интерес к визжащему толстяку и тем же ровным голосом приказал стоявшему рядом с ним здоровенному детине:

— Сбросить погань вниз.

— Стойте, стойте! Она в камере, под погребом, там есть проход в пещеры, я покажу!

Еще через полчаса лекарь уже хлопотал над мечущейся в бреду женщиной. Ланлосс наблюдал за отправкой пленных вниз, стараясь не смотреть под навес. Не сейчас, иначе он сломает мерзавцу шею голыми руками, а позволить себе такую роскошь мог генерал Айрэ, но никак не граф Инхор. Артона Кайрэна ждал законный суд и публичная казнь на городской площади, и все же Ланлосс с трудом сдерживался. Примерно через час лекарь подошел к графу:

— Все в порядке, ваше сиятельство. Сухожилия не порваны, суставы я вправил, ожоги перевязал, а рубцы уже и сами поджить успели. Шрамы останутся, но глаза целы, хвала Эарниру. Одна рана уже загнивать начала, оттого и бред, я вычистил, настоем напоил, она вроде уснула. Пока спит — можно вниз переправить. Но очень осторожно, на ней живого места не осталось.

Только тогда Ланлосс заставил себя подойти и взглянуть на спящую девушку. Свежая повязка на две трети скрывала лицо Эрны, на правой руке, свесившейся с носилок, не хватало трех ногтей. Ланлосс наклонился и осторожно поднял девушку на руки — она почти ничего не весила, одеяло, в которое ее закутали, сползло, открывая перетянутую бинтами грудь:

— Я сам ее отнесу, — шепотом сказал генерал лекарю.

— Да вы не беспокойтесь, я ей маковый отвар дал, теперь в колокол над ухом бить можно, — но Ланлосс продолжал шептать:

— Сколько она будет спать?

— Хорошо бы весь день, но уж часа три-четыре — точно.

Корзину спускали так медленно, что, несмотря на легкую ношу, у Ланлосса затекли руки, но он стоял, прижимая Эрну к себе, и не шевелился. Он боялся, что девушка проснется, боялся посмотреть ей в глаза и увидеть в ее взгляде ненависть к подлинному виновнику всех своих бед. Сначала уговорил на колдовство, любой белой ведьме противное, а потом защитить не сумел. Генерал Айрэ не вчера родился на свет, и полжизни провел на поле боя, ему приходилось и убивать, и посылать на смерть, и утешать рыдающих вдов, но никогда раньше он не чувствовал за собой вины — каждый раз он знал, что у него нет иного выхода. Теперь это знание не помогало. По тропинке спящую ведьму осторожно снесли вниз на носилках, она так и не проснулась, только стонала во сне. Ланлосс приказал освободить для больной самый лучший дом в деревне — лекарь не советовал везти ее дальше; половину солдат отправил конвоировать пленных в крепость, половину оставил при себе, ответного удара он не опасался, но мало ли что со страха в голову взбредет. Сам он поселился в том же доме, твердо решив, что пробудет здесь столько времени, сколько понадобится, пока не убедится, что с Эрной все в порядке, а все, кому нужно, найдут графа и в горной деревне. Любезная же супруга может убираться к Ареду, если ее что-то не устраивает.