Поворот колеса - Тэд Уильямс Страница 34

Наступила пауза. Потом Джошуа нарушил тягостное молчание.

— Саймон говорил вам, что мы похоронили наших павших здесь, на Сесуадре?

Адиту кивнула.

— Смерть знакома нам, принц Джошуа. Мы действительно бессмертны, потому что умираем, только если захотим этого сами — или если другие этого захотят. Может быть поэтому у ситхи вопросы смерти очень запутанны. Но то, что наши жизни, по сравнению с вашими, гораздо длиннее, вовсе, не значит, что мы жаждем с ними скорее расстаться. — Она медленно и холодно улыбнулась. — Так что мы знаем смерть. Ваши люди храбро сражались, чтобы защитить себя. И для нас нет никакого стыда в том, чтобы разделить это место с погибшими.

— Тогда я хотел бы показать вам кое-что еще. — Джошуа встал и протянул ситхи руку. Внимательно наблюдавшая за мужем леди Воршева не казалась довольной. Адиту встала и последовала за принцем к дверям.

— Мы похоронили моего друга — моего самого верного друга — в саду за Домом Расставания, — сказал Джошуа. — Саймон, может быть ты пойдешь с нами? И Джулой, и Стренгьярд, если вы хотите, — добавил он поспешно.

— Я останусь и побеседую немного с Воршевой, — сказала валада Джулой. — Адиту, я надеюсь, у нас будет время поговорить позднее.

— Конечно.

— А я пойду, если можно, — извиняющимся тоном пробормотал Стренгъярд, — Там очень красиво.

— Сесуд-а'шу теперь стало грустным местом, — сказала Адиту. — Когда-то здесь было очень красиво.

Они стояли перед громадой Дома Расставания; его разрушенные камни блестели на солнце.

— Мне кажется, оно все еще прекрасно, — застенчиво сказал Стренгъярд.

— И мне, — эхом отозвался Саймон. — Как старая женщина, которая когда-то была прелестной молодой девушкой, но красоту еще можно разглядеть в ее лице.

Адиту улыбнулась.

— Мой Сеоман, — сказала она. — То время, которое ты провел в Джао э-Тинукай, сделало тебя отчасти зидайя. Скоро ты начнешь сочинять стихи и нашептывать их пролетающему ветру.

Они прошли через зал в разоренный сад, где над могилой Деорнота была воздвигнута пирамида из камней. Несколько мгновений Адиту стояла молча, потом положила руку на верхний камень.

— Это хорошее, тихое место. — На мгновение ее взгляд стал рассеяным, как будто она всматривалась в другие времена и места. — Из всех песен, сочиненных зидайя, — пробормотала ситхи, — ближе всего нашему сердцу те, что говорят об утраченном.

— Может быть это потому, что никто из нас не знает истинной цены чего-либо, пока оно не исчезло, — произнес Джошуа и склонил голову. Трава между потрескавшимися плитами колыхалась на ветру.

Как это ни странно, Воршева подружилась с Адиту быстрее всех смертных, живущих на Сесуадре — если только смертный может на самом деле стать другом одного из бессмертных. Даже Саймон, живший среди ситхи и спасший от смерти одного из них, был совсем не уверен, что может считать своим другом кого-то из справедливых.

Несмотря на всю первоначальную холодность в их отношениях, Воршеву неудержимо притягивало что-то в чуждой природе Адиту — может быть тот простой факт, что Адиту была в этом месте чужой, единственной представительницей своего рода — так же, как все эти годы было с самой Воршевой в Наглимунде. Во всяком случае, в чем бы ни заключалась особая привлекательность Адиту, жена Джошуа оказала ей радушный прием и даже сама искала встреч с ней. Ситхи, казалось, тоже с удовольствием общалась с Воршевой; и когда она не проводила время с Саймоном или Джулой, ее часто можно было увидеть прогуливающейся между палатками вместе с женой принца, а в дни, когда Воршева чувствовала себя усталой или больной — сидящей у ее постели. Герцогиня Гутрун, прежний компаньон Воршевы, делала все возможное, чтобы быть приветливой и вежливой со странной гостьей, но что-то в се эйдонитском сердце не давало герцогине чувствовать себя полностью, свободной в обществе ситхи. Пока Воршева и Адиту разговаривали и смеялись, Гутрун молча наблюдала за сестрой Джирики, как будто та была опасный животным, о котором говорили, что оно внезапно стало совершенно ручным.

Что касается Адиту, то она казалась странно очарованной ребенком, которого носила Воршева. У зидайя рождается мало детей, особенно в последние дни, объяснила она. Последний раз это случилось более века назад, и теперь тот ребенок был таким же взрослым, как самый старший из Детей Рассвета. Кроме того, Адиту очень интересовалась Лилит, хотя девочка была с ней не более разговорчивой и открытой, чем со всеми остальными. Однако ситхи разрешалось ходить с ней на прогулки и даже иногда носить на руках, что воспрещалось почти всем.

Если Адиту была заинтересована некоторыми смертными, то жители Нового Гадринсетта, в свою очередь, были одновременно восхищены и испуганы ею. Рассказ Улки — и без того достаточно невероятный — постепенно трансформировался до такой степени, что появление Адиту описывалось, как вспышка яркого пламени и клубы дыма; после чего, как говорили люди, ситхи, рассерженная флиртом смертной с ее нареченным, пригрозила превратить несчастную девушку в камень. Улка довольно быстро става самой значительной персоной на Сесуадре, а Адиту — предметом сплетен и суеверного перешептывания.

К досаде Саймона, его тоже обсуждали на каждом углу. Джеремия, часто слонявшийся по рынку у Дома Расставания, радостно пересказывал последние новости: дракон, у которого Саймон украл меч, рано или поздно вернется, и тогда юному рыцарю придется сражаться с ним; Саймон отчасти ситхи, а Адиту послали, чтобы она забрала его во дворец справедливых; и так далее и тому подобное. Сам Саймон, выслушивая эти фантазии, материалом для которых, казалось, мог послужить только холодный воздух Сесуадры, только беспомощно поеживался. Он ничего не мог сделать — любая попытка что-нибудь опровергнуть убеждала жителей Нового Гадринсетта, что он скромный герой или хитрый обманщик. Иногда выдумки развлекали его, но все равно он чувствовал себя объектом слишком пристального внимании и старался проводить время с людьми, которые хорошо знали его и которым он полностью доверяя. Его осторожность и скрытность только подливали масла в огонь.

Если это слава, решил Саймон, он предпочел бы кончить свой дни никому не известным судомоем. Иногда, проходя по Новому Гадринсетту и видя, как люди машут ему или возбужденно перешептываются, он чувствовал себя обнаженным, но единственное, что ои мог сделать, это улыбнуться и расправить плечи. Судомои могут спрятаться или убежать; для рыцарей все это недоступно.

— Он снаружи, Джошуа. Ои клянется, что вы ждете его.

— А, — Принц повернулся к Саймону. — Это, должно быть, тот самый таинственный посланник, о котором я говорил, с новостями из Наббана. И действительно прошло две недели — почти день в день. Останься и послушай. Приведи его, — обратнлся он к Слудигу.

Риммерсман вышел, а через мгновение вернулся с высоким худым человеком с впалыми щеками, бледным лицом и — как подумал Саймон — немного угрюмого вида. Слудиг отступил к стене палатки и остался стоять, положив одну руку на рукоять топора, а другой подергивая светлую бороду.