Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович Страница 34

- Я ем все, что только не является кислыми лепешками из легких, молотой индюшатиной, разваренной свининой с овощами или овощами на пару. Еда может быть острой, с чесноком, смальцем или с килькой. Никаких предрассудков. Только не морочь себе голову. Достаточно будет и бутербода.

Только в меня уже вступило вдохновение, а я сам не собирался сдаваться.

Печенку я сунул в микроволновку, которую использую, в основном, для размораживания различных вещей, а потом выложил ее в мисочку и залил молоком. Вырезал желчные мешочки, растопил масло на сковородке, прибавил немного оливкового масла и закинул на него порезанное полосками мясо. Ударом ножа лишил растущий в горшочке базилик части веточек и мелко порезал их на доске. Смочил обнаруженные в нижнем отделении холодильника хлебцы "пита", послал их на решетку духовки на три минуты и врубил термообдув. К маслу прибавил травы и ложку острой пасты из болгарского перца и совсем немножко томатной пасты. Перевернул печенку. Влил на сковородку рюмку красного мерло и позволил ему испариться. Духовка подала сигнал. Я вытащил лепешки и уложил на доске, после чего снял сковородку с огня и налил вино в два бокала. Хоп! Вуаля! Куриная печенка по-провансальски.

Патриция стояла в двери кухни и приглядывалась ко мне с поднятыми бровями.

- Пахнет просто обалденно. Ты меня изумил. Я и не думала, что в этом сумасшествии имеется некая методика. Мне казалось, будто бы это приступ или некий индейский обряд. Мои поздравления! Мне следовало включить секундомер.

Она огляделась.

- Хорошая кухня. Мы можем поесть здесь? Обожаю есть со сковородки. В особенности, макать хлеб в соус. У меня кухня величиной с разложенную газету. Любишь готовить?

- Почему? Разве я что-то приготовил? Разве что на мгновение потерял сознание.

Поели мы в кухне, как она того хотела. Деля одну сковородку. И вымакивая соус кусками арабского хлеба. Несколько раз при этом столкнулись ладонями. Впечатление было странным, интенсивным и интимным. И я постоянно чувствовал тот ее мускусно-смолистый запах. Тяжелый и чувственный.

Когда наши взгляды сталкивались, разделенные только сковородой, впечатление было таким, словно бы она касалась моего лица. Ее темные, небольшие губы цвета корицы, нижняя из которых была полной, раздвигались, когда Патриция совала между них кусочек мяса. Узкий язык шмыгнул по губам, собирая остатки соуса. Юбка с оборками подвернулась, открывая небольшое колено и фрагмент бедра, оплетенный сеткой чулка. Где-то выше раз-другой мигнула кружевная подвязка, обтягивающая бедро. Чулки! Чулки, а не колготки.

Тем не менее, во всем этом не было демонстративного кокетства, а только лишь какая-то странная, дикая естественность.

Она салютовала бокалом и осушила его наполовину долгим глотком, после чего вновь атаковала сковороду. Связка странных браслетов на смуглом запястье тихо зазвенела.

Ведьма.

Я влил в ее бокал оставшееся вино, и мы отправились в гостиную. Патриция стояла перед полками, опирая ладонь о бедро, попивая вино экономными глоточками, и глядела, словно бы находилась в художественной галерее.

- Вот этого зубатого приятеля с четырьмя крыльями я на твоем месте отсюда бы вынесла. А еще лучше, отдай его тому, кого не любишь.

- Пазузу? Он персидский и очень древний. Я купил его от одного бедуина, который просто не мог позволить себе иметь подделки. Я наклеил ему ярлык от какой-то дешевки, купленной в государственном "Артисанате", так они и внимания не обратили.

- Но он злой. И не любит тебя. И вон та африканская маска тоже нехорошая.

- Это всего лишь старый камень и кусок древесины.

Фигурка и вправду изображала старого и довольно-таки гадкого демона, вот только я как-то не чувствовал в нем особого Ка. У него была душа камня.

- Это в форме, а не в материале или истории этой фигурки, - объявила Патриция.

Она уселась в кресле, вытягивая сплетенные ноги далеко перед собой.

- Можно мне снять сапоги? Я чистая, никаких неприятных эффектов не будет.

В жизни не встречал подобной женщины.

- Чувствуй себя как дома. Здесь ты в качестве потерпевшего крушение. Временно проживаешь, а не отбываешь светский визит, - глянул я с улыбкой, сворачивая сигарету.

- Верно, - заявила она. – Мы слишком недолго знаем один другого, чтобы наносить визиты.

Вернулась она не только без сапог, но без чулок, босиком, после чего влезла на кресло, подвернув под себя ноги, и потянулась за бокалом.

- Играешь черными?

Я закурил, вытащил из бара сливовицу и налил себе рюмку, на всякий случай поставил второй и для нее. Я очень хорошо воспитан и старомоден. На столике перед камином стояла моя шахматная доска с расставленной партией. Той самой, которую мы прервали и уже не доиграем. Рядом, на комоде, лежала коробочка с трик-траком и другая, из дерева гевеи, содержащая комплект для игры в го, шкатулка с маджонгом. Все они выглядели осиротевшими.

- Уже нет.

- Почему?

- Я играл с приятелем. Прошлым месяцем он скончался. И я не могу заставить себя снять эту партию и спрятать шахматы.

- Извини, - произнесла Патриция тихо и совершенно откровенно. Уже давно я не слыхал, чтобы женщина пользовалась этим словом. Последние годы оно было предназначено исключительно для мужчин.

- Все равно, нужно было это сделать. Конец играм.

- То есть, как? Уже не будешь играть?

- Уже нет с кем. Я не знаю никого, кто желал бы проводить время, болтая над доской в старомодную игру и немного выпивая. Теперь играют в то, что имеется в телефоне.

- Кто знает, - произнесла Патриция себе под нос.

Стало тихо.

- И чей был ход?

- Его.

- Тебе его не хватает?

- Я называл его другом. У меня это многое значит, знаю много людей, но приятелей всего несколько. С женщинами бывает по-всякому, они приходят и уходят, один день они самые дорогие любимые, а в другой день – враги. А друг он на постоянно. Что-то вроде брата. Он может позволить себе быть верным, в особенности же, позволить, чтобы не было капризов, потому что вас ничего не объединяет. Он может быть и благожелательным, и объективным. Твои дела его волнуют, но не касаются. Заскочит, поговорит и уйдет, тем не менее, он всегда есть там.

Сейчас она спросит, а не гомо я, случаем, подумал я.

- Понятно, - только и произнесла Патриция. Она встала и прошлась по комнате. Босиком она так же казалась высокой и длинноногой, что случается редко. Я выпил сливовицу и поглядел на ее ступни. Стройные, идеальной формы.

Не люблю я этого этапа знакомства. Не знаю, то ли что-то искрит, то ли все это какие-то игры. Один фальшивый шаг, и конец. Словно на минном поле. "Ах, мне уже пора идти". И куда она пойдет?