Королева Ойкумены - Генри Лайон Олди Страница 33

Пыхтя после длинного монолога, он добавил в заварку две сухие веточки и залил всё это кипятком. Регина молча следила, как чай набирает цвет: густой, темный, похожий на сумерки в тропиках. В таком чае можно было заблудиться. В одиночку, вшестером, как угодно; войти и не выйти.

«Он похож не только на Монтелье. Он похож еще и на комиссара Фрейрена, этот седой великан. Да-да, зажать в угол, бросок через плечо – и на болевой. Провокация в обертке радушия. Игра кошки с мышкой. „Агрессивность – это плюс,“ – говорил комиссар. „Насилие – это инструмент,“ – говорит Тераучи Оэ. Я чувствую, что злюсь, и не вижу в этом ни плюса, ни инструмента. Наш разговор похож на абсурдистскую пьесу…»

– Хотите встать и уйти? – эхом прозвучал голос Тераучи.

– Нет.

– Хотите о чем-то спросить меня?

– Да. Перед отлетом на Сякко я запросила гипнокурс вашего языка. Мне отказали. Ответили, что сякконский не изучается под гипнозом. Это правда?

– Правда. Сякконский изучается только обычным путем. Лингвисты так и не нашли объяснения этому феномену. Но у вас есть еще одна возможность освоить наш язык.

– Какая?

– Пейте! – вместо ответа приказал старик.

Струя сумерек хлынула в чашку. Странный запах разнесся по павильону Шести Сомнений – свежий, острый, возбуждающий. Регина сделала глоточек, затем – второй. Спроси у нее кто-нибудь: «Каков вкус у чая Тераучи?» – она бы затруднилась ответить. Сладкий, горький, кислый; пряный, терпкий… Что-то случилось со словами. Они утратили смысл.

– Это ваш чай, – с нажимом сказал старик. – Пейте до конца.

Регина послушно допила чашку до конца. Медленно-медленно, стараясь не обжечь язык, потому что чай был очень горячий. Тераучи Оэ ждал: большой, неподвижный. Регина сперва решила, что он ждет чуда. Вот сейчас глупая лар-ги допьет волшебный напиток, и ей откроется сякконский язык во всей полноте, до последней идиомы…

Ничего не открылось.

Она по-прежнему не знала сякконского.

– Когда вы станете «шестеренкой», – утешил ее Тераучи, – вы узнаете наш язык. Сразу и навсегда. Этому феномену тоже нет объяснения. Некоторые считают, что язык Сякко – праязык телепатов. По-моему, чушь.

– Гюйс говорил с рикшей по-сякконски…

Тень накрыла лицо Тераучи:

– Гюйс учил сякконский, как все. Я имею в виду: как все обычные люди. Он не стал «шестеренкой». Иногда я думаю, что это моя вина… Еще чаю? Вашего чаю?

– Да.

«Гюйс. Фердинанд Гюйс – учитель, насмешник, бабник. Верный защитник. Элегантный ловелас. Виконт синцименики. Сколько раз тебе предлагали кафедру? Высокий титул? Ты неизменно отказывался, не желая покидать „Лебедь“. Летал на симпозиумы, спорил с академиками – и возвращался на берег Земляничного озера. Однажды ты сменишь директрису Хокман на ее посту, возглавив интернат. Каково тебе было учить сякконский, Фердинанд Гюйс, зная, что цель, требующая стольких усилий – в шаге от тебя, и тебе не суждено сделать этот шаг…»

– Последнее, – Тераучи начал вставать, чем привел Регину в полный восторг. Процесс был грандиозней вспышки сверхновой. – Представьте себе, что гусенка с рождения выращивали в кувшине. Он вырос в огромного гуся, заполнив весь кувшин. Как освободить гуся, не разбивая кувшин?

– Понятия не имею, – честно ответила Регина.

– Когда узнаете, приходите. В любое время.

И Тераучи Оэ покинул павильон Шести Сомнений.

«Он псих, – Регина глядела вслед старику. После ухода Тераучи она надеялась допить чай, оставшийся в заварнике. Словно это могло чем-то помочь. – Точно, он псих. А я – гусь. Сижу в кувшине, голова наружу. Нельзя даже в сторонку отойти, спрятаться, избавиться от чужого присутствия. Общежитие, столовая, душевая… Кажется, я знаю ответ. Гусю надо срочно брать билет до Ларгитаса. Иначе начинят яблоками – и привет, дурдом. В конце концов, анестезиолог – чудесная профессия…»

Чай слегка горчил. Перестоял, что ли?