Сезон колдовства - Константин Кузнецов Страница 33

Процесс выздоровления шел медленно. Сон был не только внутри, но и снаружи. И неважно, открываешь или закрываешь глаза. Мир превратился в один размытый фон. Он кружил, словно в детской трубе-калейдоскопе. Лишь спустя неделю мне стало немного лучше.

Как-то утром я выбрался на крыльцо и осторожно присел на край порожка. Деревянный дом стоял на высоких подпорках в полтора человеческих роста и напоминал настоящую дозорную башню. В голове сразу возник закономерный вопрос: как этой дряблой особе удалось затащить меня на такую высоту?

— Закинула как мешок с мукой, — словно услышав мои мысли, откликнулась двуголовая.

Я устало улыбнулся:

— Так просто?

— Куда уж проще, — фыркнула старуха и, согнувшись пополам, продолжила ковыряться в земле.

Слегка передохнув, я все-таки решился не останавливаться на достигнутом и осторожно сполз вниз. Признаюсь честно, это простое движение далось мне с большим трудом. Но главное, получилось, и уже через минуту, я вновь стоял на грешной земле. Старуха даже не обернулась. Ее плечи равномерно двигались из стороны в сторону, предавая голове нехитрое движение, словно ходики у маятниковых часов.

Я подошел поближе и не без интереса проследил за ее кропотливой работой. Выдрав из почвы пару мочковых корней и немного отряхнув от земли, поводырь, недолго думая, засунула их в рот. Я брезгливо поежился. Затем начался тяжелый процесс пережевывания. Обе ее челюсти работали почти синхронно. Раздутые щеки шевелились, смещаясь то влево, то вправо. Внезапно внутри двуголовой что-то хрустнуло, она ненадолго остановилась, но вскоре монотонное движение продолжилось. Через какое-то время старуха сплюнула крохотные кусочки земли и вывалила на руку плотную темную кашицу.

— Задирай рубаху, моменраг, — прошипела она.

— Зачем? — растерянно поинтересовался я. Видимо, болезнь окончательно расправилась с моим разумом, оставив лишь умение задавать глупые вопросы.

— Ты это слышала сестренка? — обратилась одна голова к другой.

— Мир и впрямь слетел с равновесных катушек, — согласилась соседка.

— Правильно люди харкают вслед, что ваши кочерыжки тверже, чем черноколпачников, — и обе постучали себе кулаком по голове.

— Это почему же? — удивился я.

Раньше мне не доводилось вести беседы с исчадием. Присутствовать на исповеди или казни — это сколько угодно, а вот услышать мнение тех, в ком течет смолянистая отрава, а не кровь — никогда.

Двуголовая не стала отвечать, а сама задала вопрос:

— Скажи честно: этот мир для вас на вроде навозной кучи?

— Ты это о чем?

— Глядеть можно, а разгребать нет!

— Очень образное выражение, — уклончиво ответил я.

— Которое не так далеко от истины.

— Не далеко, — тяжело вздохнул я.

Но видимо, мой ответ ее не удовлетворил, и она продолжила.

— И кто же мы для вас? Назойливые комары, поганые крысы или заноза, которую никак не выгнать из-под кожи?

Этот вопрос заставил меня задуматься. Порой объяснить даже самые простые вещи не так легко, как кажется на первый взгляд. Тем более когда твой собеседник не обладает и десятой долей твоих знаний. Пока я подбирал нужные слова, старуха задрала мне рубаху и, приложив к глубоким порезам изготовленное снадобье, потуже затянула повязку.

— Вы для нас большая загадка, — вдруг произнес я. Внезапно, неосознанно. Но более точного определения подобрать, пожалуй, было невозможно.

Испуганный взгляд двух пар глаз уставился на меня, словно поводырь услышала главную тайну мироздания. Впрочем, я был не так уж далек от истины.

— Похоже, он не лжет, — ответила первая голова.

— Я ощущаю лишь растерянность и усталость, — медленно пролепетала вторая.

Изогнутый ствол какого-то сухого дерева послужил мне опорой. Я привалился к нему и уставился себе под ноги. Пустые звезды! Мне вдруг нестерпимо захотелось послать все в черную дыру и, прекратив это слепое преследование, вернуться на Сферу. Только не одному, а с Нерой. И плевать я хотел на долги и зароки, которые болезненными зарубками оставил в моем сердце этот Отсталый мир. Возможно, всему виной банальная усталость. Но я подозревал, что дело тут совсем в другом.

— А ведь ты погряз по самую макушку, — внезапная догадка поводыря заставила меня напрячься. Ее прозорливость резала без ножа. И те вещи, в которых я боялся признаться самому себе, теперь жуткими кошмарами вырвались наружу, давая понять, что уже слишком поздно что-то менять.

— Зачем ты это говоришь? — единственное, что вылетело из моего рта.

Взгляд поводыря стал хищным, будто она собиралась наброситься на своего хозяина.

— Ты слышал когда-нибудь о каноне Обреченного?

Я пожал плечами.

— Подобное притягивает подобное, — как-то просто, словно на уроке, ответила двуголовая.

— И что это значит?

— Значит, что с такими как мы нельзя бороться нашими же методами. Любое насилие, которое ты проявляешь к ближнему, оставляет на тебе особую метку поступков… Что-то вроде родимого пятна.

Ее откровения заставили меня недовольно поморщиться. То ли от внезапной боли, то ли от осознания ее слов. Я зло сплюнул на талый снег.

— Исключений не бывает?

— Не бывает, — в унисон произнесли обе головы. И заметив мою реакцию, одна из них спросила: — А чему ты удивляешься? Все начинается вот здесь, — ее кривой, тонкий палец уперся мне в лоб. — А потом медленно перетекает вот сюда, — рука опустилась, указав на сердце. В этот момент, правая голова старухи перестала говорить, но зато продолжила левая: — Разум и дух — две основы, которые управляют нашими поступками. Именно они заставляют нас преступить грань дозволенного. — Она выдержала паузу. — Разве не так, муренмук? Ты желаешь вернуть племянницу — весьма благородно. Но спроси себя: на что ты готов пойти, чтобы достичь цели?

Заворожено взирая на старуху, я, кажется сам того не желая, все-таки прошептал ответ. Одними губами, едва слышно. Она коротко кивнула и продолжила:

— Я так и думала. Именно в этом месте и зарождается зло. Твой мрак крохотный, размером с семечко. Но с очередным неверным шагом ты заставляешь его расти. Злость, обида, жажда мщения — все это становится сильнее, пока не достигнет размеров голодного исполина. Вот что такое мрак, глупый ты муренмук. Нельзя бороться со светом, также как нельзя бороться с тьмой, потому что смерть порождает только смерть, а зло может породить лишь пустоту.

— То есть выхода нет? — тихо спросил я.

— Отчего же, — возразила поводырь. — Есть способ. Но вряд ли он тебе подойдет.

— Это еще почему?

Старуха пожала широкими плечами:

— Все дело в тебе, моменраг. Мне неведомо то место, откуда ты пришел. Я не знаю, как живут люди со звезд и во что они верят. Но жизнь довольно часто пересекала меня с вашим братом. Пыльные странники сильны, но у них нет одной досадной мелочи, которая присуща нашему дряхлому миру. В вас не чувствуется и толики надежды! Понимаешь? Этой крохотной искры, которая теплится в каждом живом человеке. И неважно, воешь ты на луну или предпочитаешь яркое солнце.