Мигранты - Виктор Косенков Страница 33

От громкого крика, усиленного пустым пространством храма, Игорь вздрогнул. Попытался вскочить, но не удержался — упал на спину.

А отец Андрей завопил:

— Упыри! Упыри!

Подскочил, забегал по темному залу. В черных развевающихся одеждах, он в этот момент больше напоминал призрака, чем человека.

— Упыри! Упыри! Упыри!

Поп притормозил. Нырнул за колонну, с натугой выволок оттуда большую бронзовую рынду и принялся колотить в нее обрезком арматуры. От дикого грохота Игорь заткнул ладонями уши. Но даже так, сквозь разрывающий душу звон доносились вопли отца Андрея:

— Господь пасетъ мя, и ничтоже мя лишить. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла. Не убоюся зла! Не убоюся зла! Не убоюся!

Эти крики, звон и грохот сводили с ума! Лишали последней возможности думать…

Священник бросил рынду и подскочил к Игорю. Схватил его за локти и, глядя безумными глазами в самую душу, закричал:

— Иди! Иди со мной, чадо! И покажу тебе долину смертной тени! Зло покажу, дабы мог ты отличить свет от тьмы! Иди со мной!

И он поволок обалдевшего Игоря к выходу. Легко — откуда только силы взялись? — откинул тяжелый засов, распахнул двери так, будто раскрывал створки адских врат. Откуда-то в руках пресвитера очутилась длинная палка, которой он погрозил во мрак.

— Упыри! Упыри! Не убоюсь я!

Ветер развевал его одежды и трепал волосы, безумные глаза смотрели в темноту.

— Смотри! — крикнул он, указывая посохом в ночь.

Испуганный Игорь глянул в указанном направлении и… обмер.

По площади суетливо двигались черные тени.

— Кровопийцы! Маммоне поклоняетесь! Асмодея тешите! От бесовского причащаетесь! Не убоюсь я зла и господина вашего не убоюсь! Ибо он прах пред ликом Господа моего!

Игорь в ужасе отступил в глубь церкви.

Черные тени метнулись в сторону здания парламента, которое стояло напротив храма, через площадь. Игорь видел, как эти люди- тени тащат тяжелые длинные свертки. Странно, но ни один из них не напал на обезумевшего священника, не крикнул ему ничего в ответ. Они, словно стыдясь своего дела, быстро уходили внутрь высокой арки бывшего губернаторского дома…

В то, что это действительно упыри или демоны, Игорь, несколько отошедший от первого шока, конечно, не верил. Но и называть этих существ людьми после всего пережитого и увиденного — тоже язык не поворачивался.

Для отца Андрея, сознание которого пошатнулось в первые дни катаклизма, это были упыри, вурдалаки и кровопийцы…

Интересно было то, что банда людоедов поселилась в здании, где когда-то заседал парламент.

— Вурдалаки! Упыри! Бесы! — надрывался на ступенях храма отец Андрей. Вдруг его голос надломился. Худая фигура покачнулась. Игорь кинулся к нему и подхватил падающего священника под мышки. — Упыри…

Морозов отволок пресвитера внутрь храма, запер дверь. Налил вина в чашу, поднес к бледным губам святого отца. Тот отпил, сморщился, мотнул головой и допил остатки. Сел.

— Сухого бы, кисленького, — выдохнул священник уже совсем другим голосом. Видимо, его отпустило.

— Где взять? Скажите, я принесу.

— Да где ж возьмешь-то? Нету. Кагора полные подвалы. А кисленького нет. Веришь-нет, о кисленьком скучаю. Ф-фух… — Он виновато посмотрел на Игоря. — Что, напугал?

— Есть маленько.

— Тут всякое бывает… Не могу я. Как услышу их… — Его передернуло. — Когда первый раз увидел, драться полез. Посохом бил.

Думал, пришибут. Ан нет! Не отвечают. Будто боятся меня… Упыри и есть… Дверь-то закрыл? — Да.

— Правильно. Поутру придут, стоять будут на ступеньках, смотреть… Ироды.

— Так, может, войти хотят? Покаяться… — предположил Игорь.

— Я тоже так думал. — Отец Андрей кивнул на чашу: плесни, мол. Морозов налил. — Не хотят. Упыри они, понимаешь? Они это… ну… мертвецов туда несут. А утром обратно разбегаются.

— В парламент несут?

— В парламент. В зал для заседаний. Это у них вроде как обряд такой… Я ходил… — Священника снова передернуло. — Страшно там. И вонь. В каждом кресле — по покойнику… Жуть… Упыри. Упыри же… — Он прижал ладони к щекам. — За грехи… За грехи наши, за тяжкие, за грехи… Ох…

Игорь заметил, что пресвитер плачет. Хотел было подбодрить, даже руку протянул, но понял, что не знает — как.

Так они и сидели: плачущий священник и потерявшийся в жутком мире страдалец. А тишина всё звенела, разбиваемая легчайшим потрескиванием догорающих свечек.

Заснули только под утро, уговорив до конца бутылку кагора…

Когда Игорь проснулся, отца Андрея рядом не было.

Очень хотелось пить. Перед глазами плавали цветные пятна, но голова не болела. Солнечные лучи проникали через цветные окна, раскрашивали храм удивительными красками. Не понаслышке зная, что такое похмелье, Морозов осторожно перевернулся на спину.

Высоко над головой, там, куда уходили колонны, на храмовом куполе, были нарисованы ангелы и старцы. Через потускневшую краску и потрескавшуюся штукатурку они смотрели на Игоря — бесстрастно, с едва различимой укоризной.

Морозов поморгал, перевернулся на живот и встал. Сначала на четвереньки, потом в полный рост.

Двери в храм были распахнуты. На полу стояла серебряная посудина с водой, которую Игорь сначала не приметил. Никак отец Андрей озаботился.

Морозов попил, умылся остатками воды и вышел наружу. Прищурил один глаз, второй прикрыл ладонью как козырьком.

Священник сидел на ступеньках, жмурясь на солнце.

— Как спалось? — поинтересовался он.

— Бывало хуже. — Игорь сел рядом.

— Я напугал тебя давеча, ты уж прости дурака. — Он вздохнул. — Припадки у меня бывают.

— Ерунда, — усмехнулся Морозов. — По сравнению с остальным — ерунда.

Священник посмотрел на него с грустью.

— Глаз не болит?

Игорь осторожно потрогал лицо. Опухлость спала, осталась только тупая боль. Он ощупал тело. Болело. Где от побоев, где от долгого лежания на твердом полу. Остро постукивали пульсом рассечения, заботливо забинтованные отцом Андреем.

— Ничего. Жить можно. Не фонтан, конечно, но что ж…

Пресвитер покивал.

— Уйти хочешь?

Игорь промолчал.

— Понимаю. Жаль.

— У меня сын. Найти надо.

— А дальше?

Морозов тяжело вздохнул.

— А дальше? — повторил священник.

— Не знаю я, — ответил Игорь. Он понимал, что святой отец интересовался не от праздного любопытства. От одиночества. — Не знаю. Нельзя тут оставаться. Вон что делается… — Он махнул рукой на парламент. — Отсюда уходить надо, а куда — не знаю. Кто-то говорил, что, мол, сейчас везде одно и то же.