Солнечный свет - Робин Маккинли Страница 32

– Раэ, – наконец сказал Джесс.

– Угу, – ответила я.

– Мы на одной стороне.

Я промолчала. На одной ли? Уверена ли я, что все еще нахожусь на правильной стороне? Та еще головоломка. Люди не убегают от вампиров. И, раз я жива… На самом деле, это не было сговором с врагом. Просто так вышло. Ага, так уж вышло, что я смогла отводить солнце от вампира.

Это не его мне нужно было забыть. Себя. То, что сделала я.

С чего бы вампиру оставаться и кормить человека молоком и кексами – и следить, чтобы она не подавилась? Честь вора? Это мои слова. Обращенные к нему. Почему, черт возьми, я хотела спасти его? Он едва не употребил меня на обед. Он явно хотел…

Почему мое дерево сказало «С-с-сделай»? Что я, черт побери, за существо?

Возможно, тот факт, что порез на груди, полученный от вампира, все время болит и не собирается заживать, – хорошая новость. Возможно, это означает, что я до сих пор человек.

В конце концов Джесс поднялся со стула и ушел.

Кошмары той ночью выдались особенно жуткими. И, очевидно, я чесалась во сне: когда в три сорок пять зазвенел будильник, и я застонала, перевернулась на другой бок и включила свет, то увидела кровь не только на открывшейся ране, но и на подушке – широкими уродливыми полосами и пятнами.

Будильник все еще звонил на четверть часа раньше, чем прежде, потому что у меня все еще уходило на четверть часа больше на раскачку по утрам. Я постоянно чувствовала себя усталой. Да-да, мне мешали нормально высыпаться только кошмары. Плюс беспокойство о всяких разностях – вроде того, окажется ли мое фото в глобонетовском архиве, или же, что думают все мои друзья. Я теряла не настолько много крови от вампирского пореза, чтобы уставать из-за этого. И не так уж сильно он болел. Просто ноющая помеха.

Я поехала в кофейню и пекла булочки с корицей и ржаной хлеб – сегодня был день ржаного хлеба, – потом хлеб с бананами, медом и орехами, плитки с инжиром, «Пищу Ангелов Ада», «Бешеную Зебру» и кучу кексов, и к позднему утру управилась со всем. До шести вечера я была свободна.

Только одно средство немного снимало усталость, прекращало покалывание и зуд в груди: солнечный свет. День выдался славный – чистое небо и яркое солнце, и я пошла домой и лежала на свету, Почти семь часов. Я должна была бы сгореть до хрустящей корочки, но я никогда не сгораю на солнце. Оно уходит куда-то внутрь. Так было всегда. Но после тех двух ночей на озере я стала проводить больше времени, лежа на солнце. И время это все увеличивалось и увеличивалось. Я пропустила поход на рынок подержанных книг с Эймил и Зорой, а когда Мэл в последний раз предложил пойти в поход, я предпочла полежать на солнце на его заднем дворе, пока он разбирал очередной мотоцикл. Это было хорошо с его стороны, но совершенно на меня не похоже. Я даже читать стала меньше, чем обычно; выглядело так, будто мне нужно сконцентрироваться на впитывании как можно большего количества солнечного света, и я не решалась отвлекаться от этой ключевой деятельности.

О'кей, мне многое нужно было наверстать. Та часть меня, которая была внучкой моей бабушки, пятнадцать долгих лет гуляла где хотела, а потом вдруг я извлекла ее, по сути, из ниоткуда и тут же вычерпала до дна – к добру ли, к худу ли – неважно. Требовалась надлежащая подпитка.

Но дело было не только в этом. Все было так, будто я подвергаюсь нападению. И я не думала, что это только из-за моих пессимистических мыслей.

Этим вечером в кофейне тоже собралось больше народу, чем обычно, но не так много, как прошлой ночью. Не было фургонов ТВ и вообще ничего, что заставило бы меня нервничать – кроме разве что шестерых оодовцев из наших. Шестерых?)/ этих ребят что, личной жизни нет?

Именно так. Оодовцы не должны иметь личную жизнь. Ты служишь в ООД, поддерживаешь отличную форму и живешь не для себя. На самом деле, немного похоже на содержание семейной кофейни. Может, поэтому они видели в нас родственные души. Наши оодовцы чаще ужинали в кофейне, чем не ужинали, да и значительная часть персонала из окружного управления ООД, расположенного всего в полумиле к северу от Старого Города, заглядывала порой по утрам на кофе и булочки с корицей. Так что расслабься, Светлячок.

Я попыталась расслабиться. Опубликовали имя того бедняги, которого выпили: никто из нас его не знал. Он жил в нашем городе, но не поблизости. Больше ничего не происходило. Никаких сухарей – по крайней мере, больше ни одного не нашли. Спустя три дня, когда жизнь вроде бы вошла в привычное русло, я при виде Джесса и Тео, занявших столик у дверей, уже смогла сказать «Привет, как жизнь?» нормальным голосом.

Я как раз шла заступать на вечернюю десертную вахту. Паули провел в пекарне весь день и рад был уйти. Я по-прежнему почти всегда позволяла ему работать днем, а по вечерам быть свободным; мне предпочтительнее было не вставать в три сорок пять еще раз в неделю. Я привыкла не иметь личной жизни и хотела полагаться на Паули. Это был первый нанятый мною ученик, обладавший и сообразительностью, и интересом к работе с едой. А еще это был первый парень, который, похоже, не считал ущемлением своего мужского достоинства необходимость учиться всякой чепухе и подчиняться кому-то моего пола и возраста. Ему еще предстояло пережить первый август в пекарне с включенными печами, но я считала, что он выдержит.

Кофейня опустела немного раньше, чем обычно – особенно удивительно для воскресенья трехдневного уик-энда. Мы будем открыты завтра, в то время как большая часть работающего мира станет отмечать день рождения Жасмин Азиз, знаменитой дешифровщицы времен Войн Вуду, благодаря которой на месте Мичигана, земель Чиппевеа и большей части Онтарио не красуется самая большая на планете дымящаяся воронка. Но ее прозвали Мать Дурга, то бишь «Неприступная», задолго до ее геройского поступка, и имя приклеилось. Ха. Даже если бы «Кофейня Чарли» не работала по понедельникам трехдневного уик-энда, в этот понедельник пришлось бы открыться.

Я недавно вынула последние противни из печей, положила на полки или в холодильник то, что сегодня ночью вряд ли будет съедено, замесила тесто для завтрашних булочек и хлеба. И на пару минут вышла посидеть за стойкой, посплетничать с Лиз и Киоко, которые этой ночью работали допоздна, и Эмми – ее недавно выдвинули на должность помощника повара, и она боялась не выдержать нагрузки. (Меня это слегка уязвило – Эмми побывала в моих руках в промежутке между двумя учениками, и я считала, что была не менее безжалостным и темпераментным надзирателем, чем может оказаться любой из персонала кухни). Тео время от времени пытался проявлять признаки желания влюбиться в Киоко, но она знала об ООД и не велась. Чарли бродил из угла в угол – он не умел сидеть на месте. Мэл заканчивал дела на кухне, в том числе не позволял Кенни улизнуть раньше времени. Спокойная ночь давала время наверстать упущенное.

Было тепло, и передние двери оставались открыты. Несколько человек до сих пор сидело за одним из уличных столиков; парочка забрала свой кофе к ограде клумбы и обнималась там. В качестве завершающего ритуала следовало пройтись по скверу в поисках кофейных чашек, бокалов из-под шампанского и десертных тарелок. Оплатившим предварительно счет не возбранялось уйти с дорогой сердцу особой под ручку и с не слишком дорогим десертом на тарелочке в поисках тихого уголка. (Ваша проблема, если выбранный уголок уже занят пьяным или наркоманом). Это, наверное, тоже было противозаконно, согласно гражданскому предписанию 6703.4, подраздел «Поведение клиентуры в заведениях общественного питания и потенциальный вредоносный эффект от разбрасывания крошек, а именно – его влияние на популяцию вредителей», но до сих пор нас никто не остановил.