Дракон. Наследники Желтого императора - Игорь Алимов Страница 32

«Я слезы кротости пролью,

Я сердце к счастью приневолю,

Я земно кланяюсь ручью,

И бедной хижине, и полю».

— Ерунда какая-то… — пробормотал Котя. — Или ты, дед, еще и стихи писал?…

Одной загадкой больше, махнул Чижиков рукой, решительно встал, сунул дракона в карман джинсов и отправился к Сумкину…

* * *

— …Какой-то ты… гм… типа возвышенный, будто голову вымыл, хотя обычно ты производишь впечатление слегка бесноватого даоса-пофигиста. Ну что, я прав?

— …Считай, что я вымыл голову, — улыбнулся Котя в ответ. — Но я к тебе не только как к знатному визажисту и парикмахеру…

— Еще бы, старик! — от души пыхнул сигаретой Сумкин. — Ты ко мне по важному делу. Это сразу видно. Это буквально бросается в глаза.

— Вроде того, — кивнул Чижиков. — Я узнать хотел… Словом, говорит ли тебе о чем-то такая штука. Вот представь: то ли ров, то ли траншея, а в ней рядами стоят такие… вроде как солдаты, в латах и при оружии, здоровые, в человеческий рост. Ничего не напоминает?

— У меня к тебе вопрос, — с абсолютно серьезным видом заговорил Сумкин после короткой паузы, в течение которой внимательно разглядывал Котю. — Причем, учти: правдивый ответ на этот вопрос представляет большой академический интерес, просто невероятный… А вот скажи мне, пожалуйста, что ты, старик, пил вчера вечером? И сколько?

— Да ну тебя! — обиделся Чижиков. — Я серьезно, а ты…

— Ты сам себя послушай! — всплеснул руками Сумкин. — То ли ров, то ли траншея, а в ней солдатики стоят! Причем — в латах. С копьями. И тишина-а-а-а… Засада некромантов. Ну что за бред!

— А вот ты спокойно, без сердца, напряги воображение и тряхни уже багажом знаний… — снова начал Котя. — Я видел такие… ну вроде схемы, будто раскоп археологический, и там были изображены такие рвы, а в них солдаты — рядами, в затылок, в полной выкладке, с оружием. Но в земле. То есть — я так думаю, что в земле… А сверху иероглифами что-то написано. Ясно, что это или Китай, или Япония. Так может, в китайской истории что-то подобное было?

— Ах, вот ты о чем, старик… — протянул Сумкин и отхлебнул кофе. — Был, был в китайской, как ты метко выразился, истории один симпатичный дядька, который очень любил все увиденное закапывать в землю. Например, он закопал несколько сотен особо упертых книгочеев, как были, живьем. Они даже чаю попить не успели.

— А чего это он?

— Чего-чего… Инакомыслие он искоренял, понимаешь? Инакомыслие — это когда все думают в одну сторону, а некоторые в другую, старик. Одна сторона — это линия партии и, извини, правительства, а другая — с ней несогласная. Ну вот… А наш дядька провозгласил себя императором, то есть впервые в истории взял себе титул, который до него носили лишь владыки седой китайской древности, про которых толком неизвестно, были ли они на самом деле или их зачем-то Конфуций [5]выдумал.

— Как это?

— Легко! Знаешь ли ты, старик… нет, конечно не знаешь… что наш великий учитель Конфуций был не только теоретиком государственного управления, но и способным редактором, а? Слышал про «Книгу песен»? Шедевр древнекитайского песенного творчества, от которого пошла китайская поэзия, и вообще? Ну не можешь же ты быть настолько серым! — возмущенно вытаращился Сумкин на пребывающего в явном ступоре Котю.

— Ну… Федор Михайлович, я слышал, слышал что-то… Кажется, «Ши цзин», да? — робко предположил Чижиков.

— Во! Старик! Я вне себя! — оживился Сумкин, от восторга чуть не пролив на себя кофе. — Твои познания пронзили мое сердце насквозь! Признаюсь, я был к тебе несправедлив: ты знаешь «Книгу песен»!..

— Ну, Федор Михайлович…

— Ладно-ладно, — Сумкин затянулся. — Чтобы не вводить тебя в смущение, не буду спрашивать, читал ли ты перевод на русский. Так вот, традиция гласит, что редакция «Книги песен» принадлежит Конфуцию, старик. Он якобы взял чуть не три с половиной тысячи песен и отобрал из них триста, которые оказались наиболее идеологически выдержанными. И попутно талантливо разъяснил, о чем в них поется, превратив вполне простые и доступные народные напевы в гимны нечеловеческой важности, проводящие в жизнь нужные ему идеи. Это было эпохальное для всей культуры событие, но я тебе, старик, не об этом толкую, а о том, что Конфуций или кто-то еще запросто мог пройтись и по древним легендам, превратив мелких племенных вождей в не менее эпохальных исторических деятелей. И вот теперь мы знаем, что были якобы в древнем Китае такие люди, как, например, Желтый император, человек немыслимого авторитета для последующих поколений обожествленный первопредок. А тот китайский дядька, что всяких умников в землю закапывал (про него еще сняли фильм «Герой»), замахнулся поиметь божественный титул, как и у великого перво-предка… Вообще-то он — человек интересной судьбы. В древности Китай, видишь ли, представлял из себя кучу независимых мелких княжеств, которые только и делали, что мерялись друг с другом, у кого боевых колесниц больше, короче, непрерывно воевали. Такие, знаешь, бесконечные маневры за гегемонию, А среди всего этого великолепия курсировали от двора одного княжества к другому философы разного калибра, очень даже мечтавшие пристроиться к теплому хлебному месту. Стать при каком-нибудь князе советником или министром, насоветовать всякого про управление и правильное обращение с окружающими, а через эти советы, по их мнению, в мир должны были прийти повсеместная гармония и удивительное процветание…

— И Конфуций?…

— Точно, — кивнул Сумкин. — Конфуций один из них, из этих философов-советников, но я не про него, а про то, что не было в древнем Китае единства, а царила пошлая феодальная раздробленность. И вот в одном из княжеств в двести пятьдесят девятом году до нашей эры, если не путаю, родился наш герой. Ты можешь уточнить дату в «Яндексе», если тебе зачем-то приспичит.

— Ну, Федор Михайлович… Ну, ты достал уже…

— Ладно, ладно, слушай дальше… Жил наш герой, не тужил, мужал, подрастал, понемногу интриговать учился да и управлять тоже, благо, как ты понимаешь, обстановка для того была самая подходящая: все друг друга резали, травили и боевыми колесницами вытаптывали с корнем. Короче, шла обычная насыщенная древнекитайская жизнь. А княжество, где наш герой произрос, было одним из семи самых крупных в то время, да и сам он был не абы кто, но буквально наследный принц, который в тринадцать лет с помощью одного хитрого министра, Люй Бу-вэй его имя, ловко вскарабкался на трон. Посидел на троне немного, примерился — и пошло-поехало: войдя в сознательный возраст, наш герой всех заинтересованных в его троне быстренько нейтрализовал, в том числе навсегда, министра-помощника отправил в ссылку, с глаз долой, хотя надо было, конечно, сразу же казнить. Короче, ухватился наш герой за власть двумя руками, а руки оказались крепкие и весьма мускулистые. Вот тут и началось! Пошел наш герой воевать с шестью оставшимися княжествами и все их успешно захватил, присоединив к собственному. И действовал при этом отнюдь не парламентскими методами: подкупал, обманывал, резал, а сведения о гуманизме и общечеловеческих ценностях до него вообще ни разу не докатились. Нагнал, короче, на всех жуткого страху, старик, а кто был не согласен, что он самый крутой в Китае, — тех вообще казнил без лишних слов. Кровищи пролилось — страсть! Очень тоталитарный выдался дядька. Кровавая гэбня, стройки века, все такое… Но что, старик, в итоге: к сорока годам наш герой впервые в китайской, извини, истории объединил страну в единое государство, понимаешь? Поделил на области, старую аристократию сконцентрировал в одном месте, окружив охраной и удалив от дел. Наладил административную вертикаль, проложил по вновь образованной державе дороги, отчеканил единые деньги, ввел общегосударственную иероглифику — а то ведь раньше писали кто во что горазд, что создавало трудности во взаимопонимании… И наконец, соединил в одно целое Великую китайскую стену, достроив недостающие участки. Могучий, матерый был человечище!