Бабочки в жерновах - Людмила Астахова Страница 32

А Берт Балгайр так и не проснулся, между прочим. Доктор же Хамнет меланхолично осмотрел тело, констатировал смерть и стал ждать прихода дамы Тенар. Без имперской эмиссарши перемещать мертвое тело, тем паче вынимать труп из петли, не положено.

— Сколько ему лет-то было? — спросил Ланс, чтобы хоть как-то развеять тягостное молчание.

— Около пятидесяти.

— Не похож он на местного уроженца.

Покойный Джай Фирск был черноволосым и смуглокожим как бихарец.

— Джай родом из Фергины. Кажется.

— Фьють! Далековато его занесло.

Лансу доводилось бывать в этом потрясающем городе. Там у подножия прекрасных дворцов теснятся безобразные лачуги, а воды величавой Тхо несут распухшие трупы. Там женщины через одну ведьмы, мужчины кровожадны, а дети жестоки. Город, похожий на сказку, страшную сказку. А запах… Как если бы все пять миллионов жителей Фергины вышли утречком облегчиться на улицу. Впрочем, так оно там и происходит.

Археолог невольно покосился на мертвеца с уважением. Вырваться из города, где царствуют нищета, похоть, проказа и сифилис, практически невозможно. Когда-то господину Фирску несказанно повезло. Буйная фантазия нарисовала Лансу жизненный путь мальчишки-туземца, начавшийся где-то в зловонной канаве и закончившийся на далеком северном острове. Ух! Аж дух захватило.

— Я смотрю, многие островитяне — приезжие. Это дольно странно, правда?

Эспит слишком маленький кусочек суши. Далеко не все мурранцы, скажем, знают о том, что такой есть на карте. Что уж говорить о далеких экзотических странах. Где царственная блудница — Фергина и где аскет-Эспит?

— Угу…

— Вот вы, например, откуда?

Доктор заразительно зевнул, давая понять, что отвечать на дурацкие вопросы заезжего проходимца не намерен.

Лив дама Тенар. Эспит

Скайра так набегалась и утомилась за последние суматошные сутки, что заснула, как говорится, прежде, чем голова коснулась подушки. И, как обычно, не видела снов, которые так привычны другим жителям острова, грез об иных временах, именах и старых костях, дремлющих в подземельях. Хороший крепкий сон — что может быть лучше? А вот пробуждение вышло не слишком приятным.

— Лив! — орал кто-то под самым окном, и сердитое ворчание Перца вторило крику, как барабаны трубам в военном оркестре. — Ли-и-ив!!! Подъем!

— Да что ж это такое! — простонала женщина, ногами отпинывая скомканное одеяло. Время было неурочное, раннее, и стрелки на медном будильнике бесстрастно оповещали — начало шестого. Значит, что-то случилось ночью, что-то, ради чего добрые эспитцы устроили своей эмиссарше внеплановую побудку.

Непричесанная и в одной сорочке, она высунула голову в окно, уже предчувствуя какую-то гадость. А что еще может произойти на этом задрипанном острове, кроме очередной мерзости?

— Ну?! — хриплым спросонья голосом спросила она. — Чего еще?

На вытоптанной козой и посетителями лужайке приплясывал Хил Рэджис, довольный, как будто только что орден получил. Ну, или мурранского пива хлебнул, хотя одно другого не исключает.

— Лив! — радостно заорал он. — Старый Фирск скопытился!

— Морские и подземные! Где?

— Аккурат у эмиссариата, под самой твоей дверью! Висит, как сушеная треска, только пока не пованивает. Давай, собирайся. Только тебя и ждем!

— Повесился… — ворчала Лив, торопливо влезая в юбку и путаясь в пуговках рубашки. — Опять! Старый хрыч! Козел безрогий! Выбрал время! Не мог два дня подождать! — наскоро провела пару раз щеткой по волосам, поплескала в лицо воды из тазика и гаркнула: — Эй! Как там тебя… Верэн! Пошевеливайся! Пойдешь со мной.

Тьфу, пропасть! Даже утреннюю жертву принести некогда! Плошечки на маленьком алтаре у южной стены башни остались пустыми. Перебьются морские и подземные до вечера без молока и меда. «Потом отмолю», — решила Лив, опасливо поплевав под ноги. Мало ли что…

Она вылезла прямо в окно, чтобы не терять времени даром. Хил продолжал скалиться. Радостно ему было, паршивцу! Весь остров такой, сплошные доброхоты. Как кто помрет, сразу в пляс.

— А вам только повод дай контрабандного хлебнуть, — укорила Лив соседа.

— Так а чем не повод-то? — развел руками тот и подмигнул: — Что, и малявку с собой потащишь?

— Лучше пусть при мне будет, а то шустрая слишком, так глазищами и стреляет, — пробурчала эмиссарша. — Что твоя гаубица!

— Стреляет, да ведь вроде мимо, — насмешливо зафыркал Хил. — Или подбила уже крейсер наш?

— А она по площадям бьет, так что остерегись и ты, — парировала Лив и, обернувшись, снова позвала: — Ну?! Верэн! Где ты там?

Но насмешки соседа запали в темные глубины души дамы Тенар, засели там и закопошились, словно мокрицы во мраке. И в самом деле… Берт, конечно, всегда возвращается, как бы не загулял, однако… однако он — блудливый кот, как и все их подлое мужичье племя. К тому же — моряк, и в каждом порту у него по бабе, а то и не по одной. Но те, заморские — чужие, а эта ушлая вертихвостка — своя. И только через год станет окончательно ясно, кем она предстанет перед эспитцами.

И, в конце концов, кто такая Келса?!

Сомнения грызли Скайру Лив всю недолгую дорогу до эмиссариата. Но, прежде чем ревновать и карать за измену, надо убедиться, что ревность не будет напрасной, а кара — чрезмерной. Женщина бросала на хадрийку мрачные взгляды искоса и довольно скоро призналась сама себе: да, с очарованием юности не поспоришь. Свежесть девчонки девяносто мужчин из ста заставит отвернуться от наскучившей зрелости женщины, даже любимой. Такую уж муку смололи жернова Вечной Мельницы, ничего не поделаешь. Из года в год, из века в век все повторяется, все стремится по кругу, возвращаясь к тому, с чего было начато. Так стало с тех самых пор, когда сгинул народ земли Калитар вместе с богами своими, а на их место пришло новое беспамятное племя, а с ним — великое равенство и Вечная Мельница. Но вправду ли нет ничего нового под звездами? Вот эта, длинноногая и прыткая, вот она — новость? Или еще одно повторение когда-то бывшего?

В любом случае, сладкого Берта надобно проучить. И — упредить. И тут заезжий авантюрист придется очень кстати. Все равно ведь кончит плохо, как и все предыдущие, так что ж его жалеть?

Верэн. Эспит

Так бывает, когда человека насильно будят посреди глубокого крепчайшего сна. Вроде бы уже проснулся — разговариваешь, на вопросы отвечаешь, пьешь-ешь как обычно, но сон тоненьким слоем, точно корочкой льда, сковывает разум. Ночное видение глубоко пустило корни в душу, оно еще властвует над чувствами, притупляя действительность, как хмель от кружки пива.

Верэн безропотно брела следом за Лив, но ничего вокруг не видела, досыпая на ходу. Ночное безвременье последних месяцев закончилось в уютной крошечной спальне для гостей, на пахнущих гиацинтом простынях. Накрахмаленная ткань хрустела под несерьезной тяжестью девичьего тела, настольная лампа отбрасывала на выцветшие бумажные обои причудливые тени, а с картин, забранных в посеребренные рамки, на хадрийку глядел сам остров Эспит. Скалы и пляжи, маленькие уютные домики и бытовые сценки вековой давности, выписанные с поразительной точностью. Вот девушка в муслиновом платье стоит в проеме двери деревенского домика, а об её ногу трется полосатая кошка. И если вглядеться, то резной узор на створке точь-в-точь такой же, какой и сейчас украшает входную дверь хозяйского дома.