Последняя из своего рода. Том 1 - Валерия Веденеева Страница 32

Скользящее движение, удар — и из рук смертного, почти разрубленного пополам, выскользнуло оружие. Но кадари еще был жив — последний из защитников крепости — и смотрел на меня. Неужели смог узнать даже под маской засыхающей крови? Глаза его изумленно распахнулись, побледневшие губы попытались сказать что-то: не то мое имя, не то проклятие. Я вслушалась с интересом — но нет, смертные не умеют говорить с перебитой трахеей. 

Стинн осел на пол, взгляд его потускнел.

Последние воины охраняли вход в зал. Я подошла ближе — и двери услужливо распахнулись, пропуская меня вперед. Внутри было спрятано сокровище кадари, самое дорогое, за что не жалко отдать жизнь — их дети. Должно быть, все дети этого клана — несколько сотен ребятишек. Это их взрослые пытались спасти, открыв Врата. Самому старшему едва ли исполнилось десять лет — действительно, я помнила, что подростки наравне со взрослыми пытались защитить свой дом. И также погибали. 

Дети молчали, глядя на меня с недоверием и ужасом. Недоверием — потому что, в отличие от взрослых, они еще надеялись на чудо.

— Мамочка! — в дальнем углу, не выдержав, всхлипнула маленькая девочка с недоплетенной косой — должно быть, по времени кадари я пришла утром. В ручонках ее была судорожно стиснута кукла, такая же белокожая и черноволосая, как сам ребенок.

— Ты скоро встретишь свою мамочку, — улыбаясь, пообещала я ребенку на языке кадари, потом, поддавшись мгновенному импульсу, убрала кровь и шрам от раны. Кто-то в зале ошеломленно вздохнул. Я не была похожа ни на самих кадари, ни на бесплотных Братьев, которых детям доводилось видеть во время предыдущих атак. Интересно, я казалась им прекрасной или уродливой? Или просто слишком чуждой в своей непохожести?

Я раздумывала, что с ними делать, какое заклятие применить. Не меч — я не любила видеть детскую кровь. Пусть будет что-то безболезненное, как та руна сна, которой я усыпила лагерь.

— За что ты нас убиваешь? — это был первый вопрос, который мне сегодня задали, остальные фразы сводились к проклятиям. 

Я отыскала взглядом говорившего. Говорившую. На первый взгляд — девочка лет четырнадцати (я оказалась не совсем права насчет подростков), но к груди она прижимала младенца. Кадари рано заводят детей. 

— За что? — повторила я, улыбнулась и ласково объяснила: — За то, что вы существуете.

Молоденькая кадари смотрела растерянно, не зная, что сказать. Продолжая ей улыбаться, я наконец выбрала заклятие: руна Шо-Рин, Сладкая Смерть. Я буду добра сегодня. 

Я подняла руку, чтобы создать рисунок, но та замерла в воздухе, словно бы меня держал невидимка. Странно. Я еще раз обвела взглядом зал, эти испуганные лица, кое-где с дорожками слез на щеках. Из звуков слышалось только дыхание, да иногда — подавленные всхлипы. Ну же, несколько движений — и с первым кланом кадари будет полностью покончено. Я же не могла остановиться на полпути! Или могла? Могла… Но зачем мне было останавливаться? 

Кто-то влиял на меня. Неужели у одного из детей кадари оказался столь сильный дар эмпата?

Нет, не то. Нежелание убивать исходило изнутри, из самой глубины моей сущности. Да, верно, из глубины моей смертной сущности. 

Я, Риэль Шоралл, не хотела убивать. 

Я позволила мысли оформиться — и она стала сильнее, стала давить на мою волю, заставляя отступить. Личность, которую я получила за семнадцать лет, проведенных в смертном мире, пыталась взять верх. Волнами накатывали ее чувства: отвращение к магии убийства и пролитой крови, жалость к погибшим кадари, гнев — на саму себя. И еще — упрямство: «Не буду! Ни за что не буду убивать детей!»

Не знаю, испытывала ли я прежде такую растерянность. Моя суть потеряла цельность, меня начали раздирать противоречивые желания и эмоции. Мне стало… мне стало плохо…

Отшатнувшись, я попятилась. Потом, ослепляя, вспыхнул яркий свет, заставив меня зажмуриться. Когда я вновь открыла глаза, то не увидела ни зала, ни детей кадари, ни скальной крепости на осколке мира. Оказалось, я все еще стояла перед Зеркалом Истины, касаясь его ладонью. Вокруг ощутимо похолодало, дыхание вырывалось облаками пара. Из зеркала перепуганными, широко открытыми глазами смотрела Риэль Шоралл, обычная смертная, эль-туань семнадцати лет. Не было больше безупречного совершенства и ледяных озер глаз — просто девушка, каких много.

— Кто я? — спросила я свое отражение. 

«Кто я?» — шевельнулись в ответ губы.

— Я не хочу никого убивать, — сказал я. 

«Убивать… убивать… убивать», — отозвалось гулкое эхо.

— Пусть живут, — продолжила я. — В разломанном мире им и так не сладко. 

«Живут… сладко», — заспорило эхо, унося вдаль мой измененный голос.

— Властелин вовсе не хочет их гибели! — слова вырвались сами: мой последний и самый главный аргумент.

«Не хочет?» — удивилось эхо.

— Он назвал это блажью! Он же любил их!

«Любил», — загрустило эхо. — «Он любил их».

Я прижала к стеклу вторую ладонь, наклонилась ближе, почти касаясь лицом гладкой поверхности:

— Что будем делать? 

Вторая Риэль молчала, не торопясь отвечать.

«Не знаю», — прошептал, наконец, в сознании ее голос.

— У нас уже есть один подарок для Властелина… для Отца, — я улыбнулась, предвкушая изумление Духов Бездны — Братьев — моей — нашей — находкой. Вторая Риэль ответила такой же улыбкой, потом ее — мое — лицо стало серьезным: 

«Я много веков ждала возможности уничтожить кадари. Это проклятый народ, своим присутствием они загрязняют Бездну».

— Но ведь они не всегда были такими, — сейчас я помнила, хотя без деталей, все, что помнила Дух Бездны, живущая во мне. Я помнила Раскол и последовавшую за ним битву Богов, пленение Властелина и войны, бесконечные войны, развернувшиеся в Бездне.

«Не всегда были такими», — согласилась вторая Риэль. — «Но кадари поддались Богам Хаоса, извратившим их суть, а после застыли в новом состоянии. Когда первый гнев из-за предательства прошел, мы с Братьями пытались их вернуть — и не смогли».

— И стали просто убивать, — прошептала я.

«Да», — ответила дочь Властелина. — «Стали просто убивать».

Зеркало Истины начало таять, вместе с ним исчез и зеркальный лабиринт.

— Я — это ты, — сказала я в пустоту.

«Ты — это я», — донесся слабый отголосок эха.