Кочевники Времени. Повелитель Воздуха [= Повелители воздуха, Небесный полководец ] - Майкл Муркок Страница 32

– Вы совершенно правы, герр Бастэйбл. Мы именно те, кто мы есть. Исходя из своих ощущений, мы наносим удары то тут, то там. Боюсь, сегодня не слишком хороший день для вас.

Прежде чем я что-либо успел сообразить, револьвер у меня отобрали. Повернувшись, я увидел циничную улыбку на лице архианархиста собственной персоной. Позади него стояла красивая девушка в длинном черном дорожном пальто. Короткие темные волосы обрамляли ее серьезное строгое лицо, и она разглядывала меня с любопытством в серых глазах, которые тут же напомнили мне глаза Корженёвского.

– Моя дочь Уна Перссон, – заговорил за моим плечом капитан. – Графа фон Дутчке вы уже знаете.

Вот так я потерпел еще одно фиаско в мире будущего.

Постепенно я пришел к убеждению, что обречен на то, чтобы все мои предприятия рассыпались прахом. Был ли единственной причиной тому тот факт, что я жил не в свой исторический период? Или же, попади я в сходные обстоятельства в своей эпохе, я точно так же оказывался бы побежденным?

Эти вопросы скребли и терзали меня, пока я пленником сидел в своей каюте, а корабль подлетал к Лахору, совершал посадку и снова взлетал, на этот раз держа курс на Калькутту. После Калькутты настанет черед Сайгона, где должны будут сесть наши «палубные пассажиры»; затем Бруней, где сойдут Дутчке и его красавица подруга (без сомнения, чтобы встретиться с террористами, желающими положить конец британскому владычеству в тех землях). После Брунея мы должны лететь в Кантон, [20]где паломники (скорее всего, это террористы – приятели Корженёвского) высадятся; затем наш курс лежал назад, через Манилу и Дарвин. Я гадал, сколько из этих гаваней увижу, прежде чем анархисты решат, что со мной делать. Может быть, они уже совсем скоро придут к единому мнению. Не так уж трудно будет потом доказать, что я каким-то образом вывалился за борт.

Барри приносил мне поесть. Револьвер снова находился в его владении. Этот человек обладал настолько извращенными взглядами, что казался искренне опечаленным тем обстоятельством, что я оказался «предателем». Во всяком случае, он выказывал мне участие вместо гнева. Мне все еще тяжело было видеть в Барри и Корженёвском негодяев, и как-то раз я спросил Барри, не используют ли анархисты Уну Перссон, дочь капитана, в качестве заложницы, чтобы сделать того послушным. Над этим Барри посмеялся и только покачал головой.

– Нет, мой мальчик, она – дочь своего отца, вот и все.

Но она, несомненно, была тем связующим звеном, которое соединяло планы бегства Дутчке из Великобритании со «Скитальцем».

То, что моральные ценности капитана были с изъяном, доказывал мне также тот факт, что он позволял своей дочери делить каюту с мужчиной, который явно не являлся ее супругом. (Где вообще мог находиться мистер Перссон, спрашивал я себя. Наверняка еще один анархист, которого уже схватили.)

У меня не было серьезных шансов остаться в живых. Но оставалась одна надежда. Джонсон, радист. Он наверняка не был в курсе насчет графа Дутчке. А если радист служит на борту «Скитальца» не по политическим убеждениям, следовательно, он может и не быть таким отъявленным социалистом, как остальные. Возможно, я сумею каким-то образом подкупить Джонсона. Или предложу ему свою помощь в том случае, если она ему понадобится, после того как он поможет мне. Но как же мне с ним связаться? И если мне это удастся, то не попадет ли он под подозрение? Вдруг его больше не допустят к рации, чтобы он не смог передать в британский аэропарк соответствующее сообщение?

Я уставился в крошечный иллюминатор моей каюты. Когда мы садились в Лахоре, Дутчке держал меня под прицелом, чтобы я не мог закричать или выбросить из окна записку. Миля за милей видел я вокруг только пробегающие облака. И не слышал ничего, кроме постоянного гудения тяжелых моторов «Скитальца», которые, казалось, неустанно несут меня к моему финалу.

В Калькутте Дутчке снова вошел в мою каюту и направил мне в грудь пистолет. Я глянул наружу, увидел солнечный свет и вдали город – город, который я знал и любил в мое время и который теперь был мне чужим. Как могут эти анархисты утверждать, будто британское владычество – это плохо, если оно столько дало Индии, сделало ее такой современной? Этот вопрос я и задал Дутчке. В ответ он рассмеялся:

– Вам известно, сколько стоит в Англии пара сапог?

– Примерно десять шиллингов, – ответил я.

– А здесь?

– Еще меньше, вероятно.

– В Калькутте около тридцати шиллингов – если вы индиец. И примерно пять для европейца. Вы знаете, европейцы держат под контролем легкую промышленность. И в то время, как белые могут приобрести обувь у предпринимателя, индийцу нужно обращаться в магазин. Розничные торговцы устанавливают цену в тридцать шиллингов. Столько зарабатывает индиец за целый месяц. Продукты в Дели дороже, чем в Манчестере, однако индийский рабочий получает только четверть того, что выплачивают английскому рабочему. Почему так происходит, вы знаете?

– Нет.

Все эти рассуждения показались мне простым нагромождением лжи.

– Потому что цены и зарплаты в Англии искусственно поддерживают на одном уровне за счет колоний. Торговая конвенция выгодна Великобритании. Она устанавливает закупочные цены, распоряжается продуктами. Поэтому цена остается стабильной, независимо от колебаний, происходящих на рынке. Индиец голодает, чтобы британец мог пировать. И это относится ко всем колониям, владениям и протекторатам, как их ни назови.

– Но есть ведь больницы, программы общественного вспомоществования, благотворительность, пособия по безработице, – возразил я. – Индийцы все же не умирают с голоду.

– Это так. Им помогают не умереть. Было бы глупо дать вымереть вполне пригодной рабочей силе, потому что никогда заранее не знаешь, что тебе потребуется в следующий момент. Рабы – это богатство, разве не так?

Я старался не реагировать на подобную пропаганду. С одной стороны, я не был убежден в том, что экономические теории Дутчке верны; с другой я был уверен, что он смотрит на все сквозь искажающее стекло своего мировоззрения.

– Я только знаю, что средний индиец живет сегодня лучше, чем в начале века, – сказал я. – И лучше многих англичан того же времени.

– Вы видели только города. А вы знаете, что индийцы могут появляться в городах только в том случае, если у них имеется специальное разрешение от государственных властей? Они обязаны носить при себе нечто вроде постоянного пропуска, из которого следует, что такой-то имеет в городе работу. Если работы не имеется, человека высылают назад, в деревню. А там почти нет школ, больниц и прочих «преимуществ» британского владычества. Те, что есть, отстоят друг от друга на очень большие расстояния. Та же система существует и в Африке, и на Дальнем Востоке. Она развивалась не один год и теперь стала применяться даже в некоторых европейских колониях – в занятой русскими Польше, в занятой немцами Богемии.