Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 2 - Фриц Лейбер Страница 31

Сначала ему пришло в голову, что девушка весьма неудобно изогнула шею, дабы не мешать любовным играм своей хозяйки. Затем он подумал, что, несмотря на горячо рдеющие щеки и вырывающееся из полуоткрытых губ благоуханное, но прерывистое дыхание, взгляд служанки, почему-то задумчивый и печальный, устремлен куда-то очень далеко, – быть может, на шахматную партию, в которой она, Мышелов и даже Хисвет всего лишь пешки, а может, на сцену из невообразимо далекого детства, или на….

….Или же она смотрела на нечто более близкое, что находилось за его спиной и вовсе не так уж далеко….

Весьма неучтиво выведя свое ухо из соприкосновения с дразнящим язычком Хисвет, Мышелов резко повернул голову, посмотрел через плечо и на фоне светлой мерцающей стены укромного дерева увидел темный силуэт притаившегося человека, в вытянутой руке которого блеснуло что-то голубовато-серое.

Мгновенно отскочив от Фрикс и присев, Мышелов развернулся и с силой выбросил назад левую руку, которой только что обнимал служанку за талию.

Удар был нанесен очень вовремя, но наобум. Кулак Мышелова врезался в чьи-то костлявые пальцы, в которых был зажат нож, и острие тут же рассадило ему предплечье. Но он незамедлительно врезал минголу правой прямо в физиономию, в результате чего та, хоть и на миг, но все же утратила свою бесстрастность.

Ладная фигура в черном отлетела назад и тут же, словно какое-то мерзкое одноклеточное, раздвоилась: из-за спины первого мингола выскочил второй, тоже с кинжалом в руке, и двинулся на Мышелова, который, чертыхаясь, нашарил пояс и выхватил из ножен Кошачий Коготь – он первым попался ему под руку.

Фрикс, продолжавшая стоять в своих черных одеждах с мечтательным выражением лица, проговорила сипловатым и каким-то далеким голосом:

– Тревога и отступление от темы. Входят два мингола.

А стоявшая у нее за спиной Хисвет с раздражением воскликнула:

– Вечно мой ненавистный отец портит мне все удовольствие! Всегда он губит мои самые эстетичные творения в области наслаждений – то ли из какой-то злобной и недостойной родителя ревности, то ли….

Но тут первый мингол немного оклемался, и оба противника осторожно двинулись на Мышелова, выставив вперед ножи и поблескивая узкими глазами на желтых лицах. Мышелов, держа Кошачий Коготь на уровне груди, мгновенно заставил их отступить, неожиданно хлестанув наотмашь своим поясом, который сжимал в левой руке. Ножны со Скальпелем угодили одному из противников по уху, так что тот сморщился от боли. Теперь бы в самый раз прыгнуть вперед и прикончить обоих – по удару на каждого, если повезет.

Но Мышелов не стал испытывать свое везение. Откуда ему было знать: минголов только двое или больше? А вдруг Хисвет и Фрикс перестанут паясничать – если до сих пор они действительно паясничали – и бросятся на него со своими собственными ножами как раз в тот миг, когда он начнет разделываться с этими тощими убийцами в черном? К тому же его левая рука кровоточила, и он пока не знал, насколько серьезна рана. И наконец, несмотря на всю свою гордость, Мышелов неохотно признал, что возникшая опасность, быть может, слишком грозна даже для него, что он попал в положение, которого сам до конца не понимает, и в своем опьянении рискует жизнью ради сомнительных восторгов, правда довольно необычных; нет, он не должен больше полагаться на переменчивую удачу и крайне нуждается – тем более в отсутствие своего могучего друга Фафхрда – в чьем-нибудь мудром совете.

Не успело его сердце ударить и два раза, как он, стрелой пролетев мимо несколько обескураженных Фрикс и Хисвет, раздвинул ветви беседки и выскочил наружу под очередной и даже более сильный всплеск белых цветов.

Через пять ударов сердца Мышелов уже бежал в свете поднявшейся луны на север через площадь Тайных Восторгов и, застегнув по дороге пояс, доставал из привешенного к нему мешочка бинт, чтобы через несколько мгновений ловко перевязать рану на руке.

Еще пять ударов сердца – и он оказался в узком мощеном переулке, ведшем к Болотной заставе.

К своему крайнему неудовольствию, он вынужден был признать: пришла пора двинуться через предательскую и зловонную Великую Соленую Топь и спросить совета у своего колдуна-наставника Шильбы Безглазоликого.

***

За неимением иного пути Фафхрд гнал свою рослую серую кобылу через горящие улицы Сархеенмара – город был зажат между Внутренним морем и дикими горами. Через эти иззубренные утесы шла единственная тропа, по которой можно было попасть к затерянному среди пустыни морю Монстров и расположенному на его берегу городу Упырей, где кроме его жителей никто никогда не бывал.

Ночное небо было затянуто плотной пеленой дыма, и путь Северянину освещали лишь громадные языки пламени, бушевавшего на крышах, в дверях и окнах зданий, славившихся прежде своей прохладой, да раскаленные докрасна стены, которые там, где еще не обвалились, были покрыты красивым, словно фарфоровым, волнистым глянцем.

Широкая улица была пуста, но налитые кровью глаза Фафхрда на потном, изможденном и покрытом копотью лице глядели настороженно. Он расстегнул ножны меча и боевого топора и натянул тетиву мингольского лука, который держал наготове в левой руке, а колчан со стрелами повесил на правое плечо. Его заметно отощавшая седельная сумка и полупустая фляга, колотили кобылу по ребрам, а пустой кошель, в котором был лишь оловянный свисток, развевался по ветру.

Кобыла, как ни странно, совершенно не боялась пожара. Фафхрд слышал, что минголы в условиях, приближенных к боевым, приучают своих лошадей ко всяческим ужасам почти так же безжалостно, как приучаются сами, и беспощадно убивают животное, если оно пугается после седьмой попытки, а человека – после второй.

Однако не доезжал до узкого переулка, лошадь вдруг остановилась как вкопанная, раздувая покрытые пеной ноздри и бешено кося большими глазами, налитыми кровью еще сильнее, чем у Фафхрда. Северянин принялся колотить ее пятками по бокам, но безрезультатно, поэтому он спешился и силой потащил кобылу по дымной, объятой пламенем улице.

Внезапно из-за угла горящего дома выскочила кучка существ, которых на первый взгляд можно было принять за невероятно высокие и тощие скелеты красного цвета: каждый из них, облаченный в весьма скудные доспехи, размахивал двумя короткими обоюдоострыми мечами со скошенными к концам лезвиями.

Мгновенно оправившись от ошеломления, Фафхрд понял, что перед ним упыри, обладавшие, как ему доводилось слышать – причем его прежний скептицизм мгновенно улетучился, – прозрачной плотью, если не считать чуть желтоватых или розоватых детородных органов у мужчин и губ и сосков у женщин.

Говорили также, будто они питаются исключительно мясом, преимущественно человечьим, и что было весьма удивительно наблюдать, как проглоченные ими куски опускаются за ребрами вниз, превращаются в кашу и постепенно исчезают из вида по мере того, как невидимая кровь перерабатывает пищу – если, конечно, какой-нибудь нормальный человек имел когда-либо возможность наблюдать за процессом пищеварения упырей и не стать объектом этого процесса.