Белое солнце Пойнтера - Всеволод Мартыненко Страница 31

Гоблинихи тоже вовсю суетились в наклонных полосах утреннего солнца, падающих сквозь узкие окна-бойницы — прибирали к отбытию утварь и часть багажа, затащенную с вечера внутрь. Шестигранные столики уже сложили, тюки и подушки унесли, теперь скатывали ковры. Завтрак, по всему видать, предполагался сухим пайком.

Оно и верно — к чему зря тратить время, утренний муссон терять. Сушеных фиников с твердым вином, разведенным до едва заметной розовой кислинки, и на борту пескобуера погрызть можно. Под свежий ветерок и не набравшее полуденной злости солнышко — как хорошо!

Вдохновленный такой перспективой, я не стал мешкать с умыванием и прочими утренними делами. Обогнал даже жен с компаньонкой, блаженно-неторопливо разлеплявших глазоньки после вчерашнего.

Выстуженная ночным холодом вода быстро и окончательно привела в чувство, добавив бодрости сообразно времени дня. Лезть обратно под крышу не хотелось, стоять на месте — тоже. Так что, посетив уже привычную стоянку пескокатов и перездоровавшись со всеми рыбарями, я продолжил экскурсию вокруг обширного строения.

Низкие заборчики-ветроотбойники, открытые загончики и пристройки непонятного назначения делали караван-ангар поистине необъятным. Не большой дом — маленький город, лишь с первого взгляда беззащитно открытый пустыне. Все постройки сложены на совесть, стену тоньше ярда не встретишь. Даже за простеньким ветроотбойником можно спокойно отлежаться под очередью малокалиберных файрболлов. Двухфунтовый его уже развалит, зато центральное строение, пожалуй, выдержит и двадцатипятифунтовик из самоходной аркбаллисты «Архижрец». Планировочка тоже удачная. Если расставить на угловых площадках по ферробалисте, хотя бы шестифунтовой пехотной, держи оборону против полка любого рода войск, кроме Заклятых Рейнджеров. Да и тех с роту, пожалуй, на полдня остановит. К тому же водные хляби им куда привычнее, чем песчаное море.

Носком рейнджерского ботинка с высоким берцем я разгреб песок и камешки на самой удобной для стационарного метателя позиции. И ничуть не удивился, обнаружив заботливо заткнутые деревянными пробками шпуры для фиксаторов треноги катапульты. Похоже, весь необходимый комплект метателей схоронен где-то поблизости. Не прикопан, конечно — в камень скального выхода без хорошего заклятия не зароешься. И не в песок спрятан — в него что канет, уже не сыщешь… Хотя, если на доброй цепи спустить да между отрогами какими-нибудь, дюнный прибой не унесет. Только зачем возиться, когда в пустотах массивной кладки можно по частям спрятать все, что хочешь. Хоть разобранный пескобуер. Наверняка он тут тоже имеется, помимо бесчисленных тайников для контрабанды и «почтовых ящиков» песчаных купцов…

Рассуждать о тайнах и славе пустынного приюта я мог бы еще изрядное время, но тут от главного дворика подошли Донна с Лайлой — стеснительно, но в то же время гордо. Певчая гоблиниха сцепила руки за спиной, хозяйственная что-то прятала под фартуком. И с чего начать, явно не знали обе.

— Ну что там у вас? — попытался я облегчить задачу зеленявкам.

— Вот, — выпростала лапы из-под фартука Донна. — Положено добытчику. Как главный трофей, значит…

Ну-ка, что за рукоделье? В узловатых зеленых пальчиках гоблинихи шуршала и потрескивала снизка тупых массивных треугольников буроватой кости, просверленных простеньким дыробойным заклятием и собранных на прочный шнурок вперемежку с лазуритовыми бусинами такой же грубой выделки. Зубы пескозмея, а синий камень — знак того, что в воде добыт. Трофей из песка, как я понимаю, был бы яшмой обозначен.

Знатная бижутерия. Законный документ, подтверждающий эту невероятную охотничью историю. Рассказали бы — не поверил, что пустынную тварь на гарпун в колодце можно взять, да еще с «каучуковой лианой»! Проще представить себе охоту на крикуна через каминную трубу. Из ферробалисты какой-нибудь огнебойной…

— А я-таки песнь сложила, — вступила Лайла. — О славной тебе охоте, даже пире и вовсе братании! Ее вам сейчас будет спеть или совсем потом, для уже разом всех?

Мысленно представив себе образец поэтическое го творчества простодушной гоблинихи, я с трудом удержался от желания схватиться за голову. И не сразу сообразил, как пресечь исполнение, не обидев зеленявку:

— Спасибо за труд, девочки. Особо тебе, Донна. — Та забормотала было что-то вроде «чего уж, все старались…», но я продолжал гнуть свое: — И тебе, Лайла, спасибо наособицу. Молодец! Только не время сейчас для песен, собираться пора, пока ветер не упал!

— И то верно, — как мне показалось, тоже с некоторым облегчением подхватила старшая зеленявка. — Пошли, Ля, дел невпроворот. Будет еще случай спеть.

И споро утащила под локоток порывавшуюся оглянуться и бросавшую на меня просительные взгляды первую и единственную гоблинскую стихосказительницу. Похоже, не я один критически настроен относительно ее талантов. Но берегут не только свои уши, но и ее душу — впрямую никто не выскажется. Разве что Сигурни могла бы. Только ей все эти саги просто по фигу, в силу врожденной глухоты к искусству и глубочайшей конкретности мышления. Во всяком случае, мне представлялось именно так.

Однако шума, гама и неразберихи вокруг хватало и без исполнения эпосов зеленокожего народа. Отбытие рыбарей, выводивших пескокаты из-за караван-ангара под ветер и ставящих паруса, пропустить было попросту невозможно. Хлопала под утренним бризом ткань, метались по гребням дюн тени, скрипели снасти и колеса, глухой перестук тормозов отмечал рывки и подвижки двухколесных буеров, занимающих места в строю.

Наконец все выстроились вслед за «классической моделью» предводителя. Сам Чухчай вывел пескокат на стартовую позицию раньше всех и теперь флегматично поджидал суетящихся парней в фуфайках. Спокойствие его нарушило лишь мое появление.

Блоссом, его гоблинихи и мое семейство как раз подтянулись с обратной стороны строения — проводить нежданных, но очень уместных соседей по ночлегу и соратников в охоте на пескозмея. Так что прощания, почитай, никто не пропустил, кроме Рона Толкача. Купчика с утра видно не было — забился в какую-то щель и носа не казал.

Ну и демоны с ним, с малахольным. В сторожа трусоватому парню никто из нас не нанимался.

Чухчай меж тем лениво спустил ноги с руля, встал и, порывшись в бардачке под сиденьем, извлек флягу порядочных размеров. О содержимом ее и гадать было нечего — ракия! Причем количество печатей и заботливость упаковки явно не предполагали немедленного употребления. Подарок…

Я деловито оглянулся на своих в поисках совета насчет ответного дара. Умница Хирра с готовностью протянула развернутый алый шелковый платок с двумя чарками из мозговой капсулы пескозмея. Как заранее знала, ей-боги!

Процедуру обмена подарками мы с предводителем рыбарей произвели со всем возможным уважением, молча, под почтительный гомон бородачей и зеленявок. Отступили на шаг каждый, поудобнее прибирая обретенные сокровища…

И в один голос рассмеялись.

— Получается, ты теперь при выпивке, а я при посуде! — жизнерадостно хохотнул Чухчай. — Ни мне, ни тебе не попользоваться!