Война среди осени - Дэниел Абрахам Страница 31

— Высочайший? — позвал мужской голос. — Высочайший, простите, но вас хотят видеть поэты. Маати-тя говорит, что дело срочное.

Рука об руку они с Киян прошли в зал Совета, где ждал Маати. Лицо у него раскраснелось, рот угрюмо кривился. В руке дрожали сложенные листы бумаги с разорванными краями: у Маати не хватило терпения вытягивать нить из стежков. Кроме него в комнате были Семай и Размягченный Камень. Поэт беспокойно ходил из стороны в сторону. Андат по очереди улыбнулся вошедшим своей безмятежной нечеловеческой улыбкой.

— Новости от дая-кво? — спросил Ота.

— Нет, вернулись люди, которых мы посылали на запад, — ответил Семай.

Маати швырнул бумаги на стол.

— В Западных землях стоит гальтская армия.

Третий легион прибыл ясным утром. Солнце блистало на полированном металле и промасленной коже доспехов, будто воинам предстояло триумфальное шествие, а не жестокие бои. Баласар стоял на крепостной стене и любовался, как они подходят, как разбивают лагерь. Зрелище так его радовало, что даже висевшая над полем вонь от полутора сотен выгребных ям не могла испортить удовольствие.

Легион сильно задержался, и тому были свои причины. Склонившись над столом с картами, Баласар спокойно выслушал доклады командиров о состоянии прибывшего войска: людей, припасов, лошадей, самоходных повозок, доспехов, оружия. Мысленно он наносил все эти сведения на карту, достраивал картину грядущего похода — и не мог сдержать хищную улыбку. Наконец-то все войско было в сборе. Час почти пробил. Начиналась война.

Баласар терпеливо дослушал все до конца, отдал приказы о расположении войск и боевых машин и напомнил командирам, чтобы не расслаблялись и держали людей в полной готовности. Наконец все ушли. Явился Юстин. Баласар заметил на его лице такое же нетерпеливое воодушевление, которое чувствовал сам.

— Что дальше, генерал? Поэт?

— Поэт, — кивнул Баласар, направляясь к дверям.

Они нашли Риаана во внутреннем дворике неподалеку от покоев самого стража. Поэт сидел под раскидистой катальпой, чья крона пенилась пышными белыми цветами, а широкие листья были так же зелены, как его одежды. Риаан вальяжно развалился на тахте перед низеньким столиком с игральной доской, а напротив, на табуретке, примостился вожак хайятских наемников. Оба хмуро изучали неровный строй фишек. Увидев Баласара и Юстина, наемник встал, а поэт лишь бросил на них раздраженный взгляд. Баласар принял позу приветствия. В ответ поэт изобразил что-то витиеватое. По блеску в глазах наемника генерал догадался, что Риаан усложнил все нарочно и далеко не из приязни, однако предпочел не замечать оскорбления. У него и так хватит поводов расправиться с хайемцем.

— Синдзя-тя, — сказал Баласар. — Мне нужно поговорить с великим поэтом наедине.

— Конечно. — Наемник повернулся к Риаану, изобразив позу вежливого прощания. — Продолжим после, если захотите.

Поэт кивнул и сделал небрежный жест: то ли разрешил Синдзе удалиться, то ли отмахнулся от него, как от надоедливой мошки. В глазах командира наемников по-прежнему прыгала искорка смеха. Юстин увел его со двора. Баласар сел на освободившуюся табуретку.

— Мои люди на месте, — сказал он. — Пора.

Он следил за лицом поэта, ожидая увидеть робость, беспокойство. Однако Риаан только сложил руки на животе и медленно улыбнулся, как будто услышал о смерти злейшего врага. Баласар был почти уверен, что в последний момент хайемец раскается и передумает, однако ничего подобного не произошло.

— Завтра утром, — сказал поэт. — Пришлите ко мне слугу, сегодня днем и ночью мне понадобится его помощь. Завтра с первым светом я докажу, как ошибся дай-кво, когда прогнал меня. А затем я пойду к дому своего отца, и за мной, как лавина, потечет гальтское воинство.

Баласар осклабился. Он еще никогда не встречал такого недалекого, тщеславного, мелочного человечишку. И вот из-за него он проторчал в Актоне три сезона, споря с отцом и сановниками Верховного Совета! Что же до самого Риаана, того не волновало ровным счетом ничего, кроме грядущего триумфа.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил Баласар.

— Ничего не нужно. Все готово. Осталось только начать ритуал.

Слова прозвучали, как приказ уйти. Баласар встал и поклонился поэту.

— Я пришлю к вам самого надежного из моих слуг. Если вам понадобится что-то еще, только дайте знать, и я сразу же исполню просьбу.

Риаан ответил кивком и снисходительной улыбкой, но когда Баласар уже развернулся и направился прочь, поэт внезапно его окликнул. Риаан хмурился. Его что-то беспокоило. Не предстоящее пленение. Что-то другое.

— Ты ведь приказал своим людям не трогать мою семью?

— Конечно, — ответил Баласар.

— А еще они не должны приближаться к библиотеке. Город ваш, спору нет. Делайте с ним что хотите. Но без библиотек Хайема пленить второго андата будет гораздо труднее. Туда не должен входить никто, кроме меня.

— Конечно, — снова согласился Баласар, и поэт жестом показал, что принимает его заверения.

И все-таки его лицо по-прежнему оставалось встревоженным. Возможно, парень не так уж и глуп. Направляясь в свои покои, Баласар подумал, что в будущем стоит обходиться с поэтом поосторожнее. Впрочем, будущего у бедняги осталось немного. Победят они или проиграют, Риаан обречен.

День выдался ясным и каким-то особенно настоящим: солнце светило ярче обычного, сильнее благоухали цветы и трава, сильнее воняли сточные канавы. Даже камни стен, которые раньше сливались в однообразную серость, приобрели свой особенный, неповторимый оттенок. Баласара переполняла сила. Он чувствовал себя как в детстве, когда прыгал в озеро с высокого утеса, откуда боялись прыгать другие мальчишки. В сердце сливались радость, страх и сознание того, что шаг уже сделан, что ничего нельзя изменить. Ради таких моментов Баласар и жил. Он знал, что сегодня не уснет.

Юстин ждал его в прихожей.

— С вами кое-кто хочет переговорить, генерал.

Баласар остановился.

— Хайятский наемник. Хочет обсудить планы отступления для своих людей.

Юстин кивнул в сторону боковой комнаты. В глазах у него было недоверие, и Баласар подождал, не добавит ли он еще что-нибудь. Юстин промолчал. Баласар остановился у широкой дубовой двери, постучал и вошел. Это было помещение, где слуги чистили одежду. На полу возле скамеек валялись грязные сапоги, на крюках вдоль стен висели плащи всех цветов и размеров.

Пахло мокрой псиной, хотя никаких собак внутри не было. Командир наемников покачивался на табуретке, привалившись к стене спиной, и чистил ногти острием кинжала.

— Почтенный Аютани, — произнес Баласар.

Ножки табурета ударили о пол. Наемник встал и поклонился, вкладывая кинжал в ножны.

— Спасибо, что нашли для меня время, генерал. У вас полно забот, я понимаю.