Любава - Кай Вэрди Страница 31

Настасья почти добралась до края, когда ее заметил чужой мужик, из тех, что охраняли и гнали коров. Схватив мать за руку, он выволок ее наружу, заставив выпустить Зорьку. Он кричал на мамку, и она зло что-то ему отвечала, и даже, размахнувшись, ударила. В ответ мужик принялся бить ее нагайкой. Он хлестал ее и хлестал, до тех пор, пока она не упала.

Из глаз Любавы покатились слезы, и она уже почти сорвалась на бег, чтобы помочь матери, но в ушах зазвучали ее слова: «Беги, Любавушка! И жди меня дома! Беги!» И Любава побежала. Домой.

Пробегая мимо подворья дядьки Прохора, она увидела, как он замахнулся топором на чужого мужика, а тот, схватив стоявшие возле стога сена вилы, воткнул их ему прямо в грудь… Дядька Прохор, выронив топор, уставился на вилы, торчавшие из его груди, схватился за них и, шатаясь, попытался выдернуть. Изо рта у него пошла кровь. Он закашлялся, попытался вдохнуть, но кровь шла все сильнее и сильнее, он посинел и упал, так и держась за вилы, торчавшие из груди.

Всхлипнув от ужаса и крепче прижав к себе свою куклу, девочка, обогнув по дуге подворье дядьки Прохора, побежала дальше. Она бежала и видела, как со дворов выгоняют телеги, нагруженные зерном и картошкой, видела малышей, ревущих в пыли, видела старуху с пробитой головой, валяющуюся чуть в стороне от дороги… Смерть витала везде. И страшные люди, которые метались по дворам, стаскивая на подводы все, что могли найти. Они резали свиней, и еще брыкавшихся, истекавших кровью из перерезанного горла, грузили на телеги. Безжалостно отмахивались от стариков и детей, висших на их руках и не дававших грабить. На ее глазах Николка, годом старше ее, разбежавшись, повис на руке одного из этих и впился ему зубами в руку. Обозленный мужик, схватив мальчонку за шкирку, оторвал его от своей руки и в сердцах швырнул, словно котенка, в сторону. Николка, пролетев пару метров, врезался головой в стену амбара и затих.

Любава, зажимая ладошкой рот, чтобы не закричать, задыхаясь от слез и безумного страха, прижимаясь спиной к заборам и глядя на творившийся ужас во дворах, где потихоньку пробиралась, бежала в сторону дома — спрятаться, закрыться… Добежав до дома дядьки Егора, последнего в деревне, она услышала топот копыт за спиной. Оглянувшись, девочка увидела одного из тех, чужих, скакавшего на лошади прямо за ней.

Пискнув в испуге, она метнулась во двор дядьки Егора. Проскочив лужайку перед домом и дровянник, она помчалась за дом. На бегу обогнув причитавшую бабку Устинью, прижимавшую к себе двоих малых детей Егора, Любава завернула за угол и с разбега налетела на тех, чужих. Они стояли полукругом перед овином, дверь в который закрывал собой страшный, с налитыми кровью глазами и торчавшей дыбом бородой дядька Егор с колуном в руке.

— Ну, подходи! Подходи! — рычал он в ярости, переводя бешеные глаза с одного лица на другое. — Порррешу!

Отлетевшая от столкновения на пару шагов Любава, плюхнувшись на попу и выронив Марусю, принялась отползать от них подальше. Тот, в кого она врезалась, повернулся. Одним шагом добравшись до ребенка, наклонился и, больно схватив ее за плечо, приподнял над землей, словно куклу.

— Твоя мерзавка? — выставил он руку с висящей в ней Любавой вперед, ближе к Егору.

Тот, зарычав, бросился на мужика. В этот миг Любава, извернувшись и вцепившись ручонками в руку этого супостата, изо всех сил впилась в нее зубами. Вскрикнув от неожиданности, красногвардеец выпустил ребенка. Раздался выстрел, и Егор, хрипя, рухнул на землю рядом с Любавой. Подвывая от ужаса, девочка задом отползла от Егора, и, схватив за юбку куклу, попавшую ей под руку, повернулась и бросилась в первую же увиденную ею открытую дверь.

Влетев в помещение, Любава осознала, что это было ошибкой. Выхода не было. В панике повернувшись и перехватывая поудобнее куклу, чтобы не болталась, в светлом прямоугольнике двери она увидела черный человеческий силуэт. Всхлипнув, девочка попятилась, озираясь в поисках выхода. На глаза попался маленький квадратик света — выход для кур. Любава, не раздумывая, буквально рыбкой нырнула в него и, обдирая плечи, протиснулась в куриный лаз. Кувыркнувшись с узенькой доски с планками, служившей лесенкой для домашней птицы, больно ударилась локтем о стену курятника. Услыхав отборный мат, доносившийся из сарая, Любава, схватив куклу, рванула через выгул к своему дому.

Выломав в своем заборе пару штакетин — Сережка научил, когда им лень обходить дворы было — Любава побежала к дому. Выскочив из-за нужного домика и обогнув баню, девочка резко затормозила, от неожиданности плюхнувшись на пятую точку — во дворе хозяйничали чужие. Проскочить мимо них незамеченной не получится. Любава, встав на колени и не выпуская из руки уже порядком извазюканную Марусю, попятилась назад, старательно давя рвущиеся из груди всхлипы. Заползя задом обратно за баню, она вскочила на ноги и рванулась обратно через проделанную ею дыру в заборе. Выскочив на задворки и нырнув за стог сена, девочка села на землю.

Вытирая грязными кулачками текущие из глаз слезы, Любава, тихо всхлипывая, вслушивалась в крики, причитания и плач, разносившиеся по всей деревне. Куда бежать, девочка не знала. В лес? Но там медведи, которые загрызли отца. Если его загрызли, так ее и вовсе проглотят! В поля — там не спрячешься, издалека видно… В церковь? Любава задумалась, тяжело, со всхлипами вздыхая. А ведь в церковь чужие не пойдут… Их Боженька накажет, ежели они там появятся. И они сразу в соляные столбы превратятся, как Содом и Гоморра, про которые отец Иоанн рассказывал! Решив, что церковь — самое безопасное место в деревне, Любава со всех ног кинулась туда задворками.

Вбежав в храм, девочка наткнулась на отца Иоанна в парадном облачении, державшего за плечо Сережу и что-то серьезно говорившего ему. Мальчик, опустив голову, то и дело мотал ею в жесте отрицания, проводя рукой под носом.

— Отец Иоанн! — всхлипнув и выронив на пол свою куклу, девочка, расставив ручонки, раненой птицей бросилась к священнику и, прижавшись к нему, разревелась в голос.

— Что? Что случилось, дитя? — ласково гладя ее по растрепавшимся светлым волосам и вытаскивая запутавшиеся в них веточки и соломинки, тихонько спрашивал отец Иоанн. — Скажи мне, Любавушка, что стряслось? Что там, деточка?

— Мама… — рыдала девочка, — маму убили…

— Настасью? — охнул священник и широко перекрестился. — Царствие небесное рабе Божией… Кто? Как? Любава? Кто убил?

— Чу… Чужие… Страшные… Мама за Зорькой… А ее плеткой… Упала… — плакала навзрыд девочка, выплакивая все, что ей пришлось пережить за это бесконечное утро. — Всех… убили… дядьку Прохора… вилами ткнули… Дядька Егор… упал… Николеньку головой… — девочка сквозь слезы пыталась рассказать священнику, что она видела. Тот слушал внимательно, широко крестясь и не вытирая слез, текущих по морщинистым щекам. А девочка сквозь всхлипы, сквозь плач, повторяясь, отрывисто говорила и говорила, неспособная ни перестать плакать, ни прогнать картины, стоящие перед ее глазами.

Сережа, переживая за подругу, мял в руках поднятую с пола Любавину куклу, переступал с ноги на ногу, переводя встревоженный взгляд со вздрагивающей в рыданиях Любавы на отца Иоанна и обратно. Заметив нетерпение мальчика, Иоанн, словно укрывавший рукавами облачения плачущую девочку, отвел от нее руки и кивнул Сереже.