Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович Страница 31

На лекцию я прибыл калека калекой: с рукой, висящей в синем брезентовом лубке.

- В жизни ничего подобного не видел, - признался врач. – Но слышал, что подобное возможно. В руке было полностью отключено кровообращение. И как вы не могли почувствовать, что лежите на руке, и что-то с ней не так? Вы были пьяны или что?

- Вы спрашиваете, как я мог не почувствовать, что потерял чувствительность? – парировал я. – А вот подумайте, доктор.

- Сейчас мы попытаемся возбудить нервы электрофорезом. Вам нужно будет купить экспандер для того, чтобы тренировать ладонь; возможно, пойти на физиотерапию. И молитесь, чтобы не было некроза, иначе потеряете руку. Это чтобы прямо нечто такое от обычного прижима? А мне казалось, что это удар.

Честно говоря, утром я думал точно так же. Только чувствительность в какой-то мере возвращалась, кровообращение возвращалось с адским чувством огненного покалывания, словно бы в моих сосудах протекал электрический ток, а еще ужасно болела голова. Но я жил и находился в более-менее одном куске. К тому же, в приемной клиники мне еще сообщили, что я ничем не заразился, что назвали "отрицательным результатом", как будто бы я их ужасно разочаровал.

Ходила в голове мыслишка отменить лекцию, но я махнул рукой. Работаю я на полставки, много времени это у меня не занимает, зато упорядочивает жизнь. Я мог себе позволить ничего не делать, но тогда можно было бы и с катушек слететь. Я и вправду люблю обычаи, обряды и мифологию далеких культур. Люблю свою работу. Печально лишь то, что если бы не моя вторая профессия, я не мог бы себе позволить ею заниматься. Практически все свои поездки я и так финансировал из собственного кармана.

Темой лекции были кельты: ирландские, шотландские и бретонские легенды, ритуалы и притчи, а еще народная демонология. На лекции ходило много народа, не только по моей специальности, потому что, по каким-то причинам, кельты сейчас были в моде. Неоднократно мне приходилось спорить с какими-нибудь одержимыми умниками, начитавшимися идеализированных бредней, и которые никак не давали себе объяснить, что все это чистой воды фантазии.

В тот день я уже был на этапе явлений, которые сохранились до нашего времени и проникли в христианские традиции. Простое, достаточно любопытное изложение, с ним было приятно работать, а у меня на подхвате было множество анекдотов, таких, как, к примеру, sin eaters ^[8], современные разновидности веры в баньши ^[9], либо случай несчастной Бриджет Боланд, которую в 1894 году запытал насмерть муж, убежденный, что женщина является подкидышем эльфов.

Ее я увидал практически сразу. Аудиторию из нескольких десятков человек оратор выборочно знает уже через две-три минуты. Говоря, ты перескакиваешь глазами от одного лица к другому, через какое-то время подсознательно выбираешь несколько человек, которые выглядят симпатично, хорошо реагируют, или же таких, которых ты знаешь и к которым обращаешься. А вот со всеми одновременно говорить не удается.

Она сидела в самом конце, но не слишком далеко, потому что в аудитории было занято, дай бог, треть мест. Очень худенькая, кудрявая брюнетка, с несколько слишком резкими чертами лица, с серо-голубыми глазами, контрастирующими с белой кожей, черными волосами и бровями. Госпожа Зима. У нее были небольшие, полные губы и узкий, решительный нос, выпуклый, словно сабельное лезвие. Черные кудри связаны в непослушный конский хвост. Явно привлекательная, хотя бы по той причине, что значительно старшая, чем мои студенты. Ей было, по крайней мере, лет двадцать пять – тридцать, так что на ребенка она уже не была похожа. Преподаю я уже с полтора десятка лет, так что в голове у меня на постоянно впечатано, что сидящие в аудитории – это детвора, а никак не сексуальные объекты. Я же, чем более становлюсь старшим, тем сильнее вижу в них детей. Они отдаляются. Все так же остаются на втором, третьем или пятом курсе, я же, тем временем, становлюсь все дальше от них и постепенно направляюсь в бездну.

А эта была женщиной. Молодой, только никто, думаю, не принял бы ее за мою дочку. Более того, до того я ее никогда не видел.

Она хорошо реагировала на то, что я говорил. Одобрительно улыбалась, качала головой и, время от времени, делала небольшие заметки в небольшом, оправленном в светлую кожу блокноте. Мои студенты вот уже несколько лет либо записывают аудио лекций, либо чего-то калякают в тетрадках, страницы из которых вставляют потом в большие цветные папки-скоросшиватели, либо же барабанят по клавишам ноутбуков. Я заметил, что, рассказывая какой-нибудь анекдот, гляжу на нее и надеюсь, что женщина улыбнется. Через какое-то время у меня сложилось впечатление, что обращаюсь уже исключительно к ней, так что специально начал поглядывать и на других слушателей.

Мне казалось, что повсюду вижу уставившиеся в меня гипнотические темно-голубые глаза и легкую, словно бы насмешливую улыбку.

Я как-то дотянул до конца и начал собирать свои вещи одной рукой, вписал кому-то в зачетку просроченный зачет, лишь деликатно спросив, а что помешало владельцу зачетки прийти на мое дежурство, раз я и так сижу там каждую среду. Рука болела.

Она подошла к кафедре, когда зал был уже практически пустой.

Глянула теми своими невероятными глазами, оправленными смолистыми, густыми ресницами и тонкими черными бровями, и робко подала мне "Древо жизни". Я почти и забыл, что написал эту книгу.

- Пан доктор, не могли бы вы это подписать?

- Боже, да где пани ее достала? На блошином рынке?

- Купила с самого начала, - пояснила она. – Купила, когда она только вышла. Мне она понравилась, но я надеялась, что будет больше точных описаний ритуалов. Раз уж пана встретила…

- Пани у нас учится? Я никогда не видел пани на лекциях.

- Вообще не учусь. Слишком стара для этого. Пришла, потому что лекция меня интересовала. Ведь это же можно, правда? Именно в этом, как мне кажется, и заключена идея университета?