Битва - Андрей Круз Страница 30

Он был не один: справа от него сидела смуглая миловидная полуаборигенка в чёрной форме прапорщика с серебряными кантами и уставным колдовским жезлом. Ага, штатная колдунья гарнизона. Интересно, как она, такая хорошенькая, оказалась в таком захолустье? Аборигенская кровь повлияла, или двоечница? Или карьеру побыстрее хочет сделать? Тогда начинать с подобной дыры даже полезно.

— Господин майор, охотник Волков, — представился я, не разбавляя речь излишками бальзама на его душу в стиле «прибыл по вашему приказанию», или «прибыл для беседы».

— Присаживайтесь, Волков, — кивнул майор, указывая на стул перед своим столом.

Я присел на жёсткий конторский стул, который был придуман ещё в те времена, когда эргономика считалась лженаукой, а любой занимающийся ею был достоин расстрела на месте. Кое-как разместился, столкнулся взглядом с колдуньей, мимолётно улыбнувшейся. Затем выжидательно уставился на майора.

— Телеграмму мы получили. — Майор постучал пальцем по лежащему перед ним на столе голубому бланку — второй копии. — Департамент контрразведки вашу благонадёжность подтвердил. Но у меня есть вопрос.

— Я слушаю, — вполне нейтрально подтолкнул я его к продолжению беседы.

— Как вы вырвались из Пограничного? Нам доподлинно известно, что город захвачен и блокирован превосходящими силами противника.

— Если у вас есть связь с командованием тамошнего гарнизона, можете выяснить все подробности, — пожал я плечами.

— Связи у нас нет, иначе я так бы и поступил, — спокойно ответил майор. — Поэтому у меня есть лишь один способ не допустить прорыва в Великую враждебных элементов оттуда — проверять всех и каждого. А Мона проверит ваши ответы на соответствие истине. Она это очень хорошо умеет.

Мона в погонах прапорщика опять улыбнулась, и я почувствовал неслабую и очень «аккуратную» струйку Силы, прошедшую через меня насквозь. Нет, не двоечница. Не Маша, конечно, но и не олухи из Пограничного. Хорошее, ловкое, естественное управление потоком энергии. Наверняка унаследовала от своей аборигенской «составляющей» такие способности. Значит, или в неблагонадёжных числится, или за карьеру бьётся.

Впрочем, скрывать мне было нечего, и я не торопясь, со всеми подробностями рассказал историю нашего побега. Мона не прерывала, не мешала, я время от времени ощущал лишь короткие уколы Силы, не подавая виду, что я их чувствую. Когда же майор перешёл к целям нашего путешествия, равно как и к вопросам собственности на баржу, я заперся намертво, сославшись на тайну расследования, и даже отчеркнул в ордере ногтем слова «без общего уведомления о личности такового», подразумевая, что они должны снять все вопросы о том, чья у нас баржа.

Майор достаточно справедливо указал на несколько логических нестыковок в моём заявлении, в результате чего я вынужден был сознаться, что баржа первая попавшаяся, какую нам удалось захватить во время бегства. После этого майор лишь протянул мне пустой бланк телеграммы и предложил повторно обратиться к контрразведывательному начальству в Тверь, если мы не хотим продолжить свой путь пешком или на перекладных.

Я понял, что попытки спорить ни к чему не приведут. Тем более что со своего места я мог разглядеть, что за раскрытый журнал лежит перед майором на столе. А лежал там «Общий регистр торговых судов Великоречья», открытый как раз на букве «Б». И фамилия Бер-Ассат читалась сверху тоже запросто. И название баржи — «Путеводная звезда». Впрочем, примерно четыре из пяти барж назывались именно так, типа добрая традиция, поэтому на название можно внимания не обращать. Но есть ещё бортовой номер, введенный с лёгкой руки пришлых и признанный удобным всеми властями, и этот номер недвусмысленно свидетельствовал: баржа чужая.

Пришлось смириться и написать телеграмму на имя Вяльцева с просьбой, или требованием, считать баржу нашей до окончания операции по изловлению государственного супостата. После чего я телеграмму отдал появившемуся вестовому, а сам был препровождён обратно на судно. Пришлось смириться ещё и с тем, что сегодня выход на реку нам никак не светит. Пока там телеграмму до Вяльцева донесут, пока он всё согласует, пока обратно отослать изволят — времени пройдёт немало. А жаль. Пропал день. Я рассчитывал завтра к вечеру подойти к Гуляйполю.

Моё заявление о том, что продолжаем загорать, вызвало неискреннее разочарование у всех присутствующих. Было заметно, что в бой пока никто не рвётся, а все с удовольствием отдыхают на палубе после приключений последних дней. Даже азартная Лари с откровенным удовольствием предавалась ничегонеделанью и Машу подкалывала лениво и беззлобно. Гномы босиком и в одних портках сидели на палубе, скрестив ноги по-восточному, и очищали от смазки какие-то детали судового дизеля, разложив их на куске брезента. Маша лежала на спине, закинув босые ноги на планшир, и просто рассматривала медленно плывущие над нами облака, и опять что-то жевала. Бутерброд, кажется.

Признаться, я и сам не слишком рвался в битву. Лимит приключений на год я исчерпал за последние дня три с избытком. Другое дело, что, как говорят в народе, назвался груздём — так не… не болтай много, в общем, а я таковым груздём назвался, когда обрадовался сумме награды, объявленной за Пантелееву голову. Но, в общем, и сам нечаянному отдыху был рад, и остаток дня провёл лениво и бездельно. А телеграмма от Вяльцева пришла с разрешением на временную экспроприацию баржи «до выяснения степени участия официального владельца в антигосударственных действиях, направленных на подрыв устоев…» и так далее, в общем. Я подумал да и плюнул на ночной выход на реку. Всё равно уже поздно, гномы с дизелем возятся, дамы вообще разбалделись, короче — завтра. Всё завтра. Это у нас типа устремлённость в будущее. Тем более что гнать нас отсюда никто не собирается. Даже пост сняли у пирса и пригласили ужинать в гарнизонную столовую, от чего мы, впрочем, вежливо отказались.

Поставил всем задачи на завтрашний выход, спустился в каюту — и опять спать завалился.