Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт Страница 30

Принадлежащий Деррилду дом имеет три двери: широкие ворота вровень с мостовой, позволяющие заехать повозке, узкий, окованный железом и запертый дополнительный вход и — ближе к площади — парадное крыльцо из резного дуба под выкрашенным в синий цвет навесом.

Жилые помещения, судя по окнам, находятся на третьем этаже.

Хайлин спешивается у ворот и раздвигает легко скользящие в желобах створы. Креслин придерживает вороного коня, тогда как Деррилд заводит повозку внутрь, в полумрак помещения.

— Помочь? — вопрос Креслина обращен к Хайлину.

— Не надо, я сам закрою. Следуй за Деррилдом.

Оказавшись внутри, Креслин видит по правую руку от себя длинный ряд закромов, по большей части пустых. Правда, в одном он примечает глиняные кувшины с широкими горлышками: один треснувший и не закрытый, но все остальные заткнутые и целые. Лари и клети образуют два яруса, вдоль второго тянется огражденная перилами галерея, на которую ведут деревянные лестницы. Двери хранилищ второго этажа в основном заперты.

Креслин останавливается у задней стены, перед шестью стойлами. В одном, самом ближнем к двери, ведущей, как полагает юноша, в лавку или контору торговца, стоит вороная кобыла. Остальные пять не заняты.

Два высоких окна в задней стене и масляная лампа, висящая неподалеку от первого стойла, дают не так уж много света. Однако Креслин замечает, что помещение чисто выметено, да и отсутствие дурных запахов указывает на образцовый порядок в помещении. Шумный, крикливый и нескладный с виду Деррилд становится весьма серьезным и аккуратным, едва доходит до дела.

Креслину приходит на ум что, может быть, именно по этой причине ему удалось перевалить через горы Кандара без особых затруднений.

— Пошли!

Спешившись, Креслин заводит вороного мерина в третье стойло — оно кажется ему подходящим, — расстегивает подпруги, снимает и вешает седло, вытряхивает и складывает попону.

Вороной всхрапывает.

— Знаю, знаю… Дорога была долгая, ты устал. Но ничего, теперь отдохнешь.

— Зато тебе отдыхать рано, — замечает Хайлин.

— Знаю. Мы ведь должны развьючить мулов, верно?

— То-то и оно.

Поснимать с животных вьюки — дело недолгое, но потом приходится еще и таскать товары вверх по лестнице да раскладывать по ларям.

— Не туда! — распоряжается торговец. — Пурпурную глазурь неси в ту кладовку, следующую. А упаковки церапового масла носите по одной: разобьете, так хоть не две сразу. Масло складываем на втором этаже, пятая дверь от лестницы, что помечена зеленым листом.

— Там на двери надпись «церан»? — уточняет Креслин.

— Ну! — удивляется купец. — А ты откуда знаешь?

— Я умею читать, — отвечает бывший консорт. — Откуда же еще?

— Хм… надо же! Ты вроде не говорил…

— Так ты и не спрашивал.

С этого момента разгрузка идет живее: Деррилд вручает Креслину тюки, имеющие бирки с надписями, и юноша разносит их по соответствующим клетям, стараясь при этом не оступиться: он подозревает, что надписями снабжены упаковки самых дорогих товаров. Или бьющихся. Или, чего доброго, и дорогих и бьющихся.

Когда он затаскивает наверх последний кувшин с чем-то, называющемся, судя по бирке, «портент», по лбу его струится пот.

— Эй! — окликает Хайлин. — Ты заканчиваешь?

— Можно сказать, уже закончил.

Когда юноша спускается на первый этаж по деревянной лестнице без перил, Деррилд, стоящий у двери, ведущей в жилые помещения, жестом подзывает к себе обоих наемников:

— Вам причитается обед и постель, а поутру еще и завтрак. И расчет — с этим уладим после обеда.

— Как насчет лошади? — интересуется Креслин.

— Ну, малый! — с деланным изумлением восклицает купец. — Хоть ты и ловок махать клинком, но лошадь стоит подороже тебя.

Он отворачивается к Хайлину.

— Возможно, твоя лошадь стоит дороже меня, — спокойно говорит Креслин. — Но этот вороной всяко дороже твоего мышастого заморыша.

Деррилд кривится, но лицо его тут же разглаживается:

— Да, тут ты прав. Он дороже на пару серебряников, и один, так и быть, я тебе выплачу.

Теперь кривится Креслин.

— Ладно, ладно, — машет рукой купец, — так и быть, два серебряника. Больше дать не могу: больше четырех я не получу ни у одного барышника.

Чувствуя, что торговец трусит и говорит то, что считает правдой, Креслин кивает. Договорились. Два серебряника. Деррилд испускает тяжелый вздох,

— Вот и договорились. Ты, наверное, хочешь помыться. Хайлин покажет, где. А когда закончишь, обед будет на столе.

Он поворачивается с очередным тяжким вздохом.

— Хорошо, — фыркает наемник.

Креслин задумчиво скребет потную щетину на подбородке, удивляясь тому, что Деррилд, бывавший во всяких переделках торгаш, — и вдруг так струхнул. А насчет помыться — это да. И помыться, и побриться ему очень даже не помешает.

— А могу я где-нибудь выстирать свою одежонку? Не кожи, ясное дело, а все остальное?

— Поскольку прачечная в этом доме там же, где мы с тобой будем мыться, возражать, полагаю, никто не станет, — отвечает Хайлин, подхватывая свою торбу.

Креслин следует за ним. Охранников уже ждут две наполненные теплой водой ванны. Побрившись и помывшись, Креслин, в отличие от Хайлина, переодевается в чистое и начищает до блеска сапоги.

— Ты такой лоск наводишь, словно заявился в замок, — усмехается Хайлин.

— По сравнению с некоторыми местами, где мне довелось побывать, это и есть замок, — отшучивается Креслин, следуя за Хайлином в столовую.

Она выглядит внушительно: за полированным и лишь слегка потертым столом из красного дуба длиной в восемь локтей могут рассесться девять человек, причем не на лавках или табуретах, а на самых настоящих креслах, со спинками и подлокотниками.

Деррилд, успевший постричь бороду и переодеться (теперь на нем линялая, но удобная красная туника и такие же штаны), представляет своих домочадцев:

— Моя жена Карла, мой сын Валтар, сноха Виердра, внук Виллум и мои дочурки, Дерла и Лоркас.

Креслин приветствует общим поклоном всех и отдельным — хозяйку дома:

— Благодарю за честь и гостеприимство, почтеннейшая.

Белокурая Лоркас склоняется к сестре и шепчет ей на ухо что-то, чего Креслину расслышать не удается.

— Прошу за стол, — басит Деррилд. — Креслин, Хайлин, садитесь между Карлой и Лоркас.

Будучи наслышан о чудных обычаях востока, где мужчины ухаживают за женщинами, Креслин отодвигает кресло для Лоркас и усаживает ее, полагая, что купец окажет такое же внимание своей супруге.