Дракон. Наследники Желтого императора - Игорь Алимов Страница 30

Россия, Санкт-Петербург, май 2009 года

— …А я как чувствовал, старик, что ты еще ко мне заявишься! — хмыкнул Сумкин, щелкая зажигалкой. Они с Котей сидели в давешнем кафе института, где трудился великий китаевед, и перед ними стояли неизменные пластмассовые стаканчики с дрянным кофе, а брюки Сумкина уже были изрядно присыпаны сигаретным пеплом. — Я буквально вижу, как в тебе просыпается интерес к окружающему миру и к конкретно взятому Китаю, старик. Ты хочешь вырасти над собой и обогатиться полезными знаниями о стране, куда вдруг решил переметнуться. Об этом свидетельствует блеск в твоих героических глазах и вообще весь твой неординарный вид. Какой-то ты… гм… типа возвышенный, будто голову вымыл, хотя обычно ты производишь впечатление слегка бесноватого даоса-пофигиста. Ну что, я прав?

Сумкин в ожидании ответа большим пальцем поправил сползшие на кончик носа очки и расплылся в ехидной улыбке.

Чижиков про себя усмехнулся: да, Сумкин был прав — но лишь отчасти. Не жажда знаний о современном Китае, не потребность выяснить текущий курс юаня относительно доллара, не необходимость получить пару-тройку напутственных советов специалиста привели его в этот раз к Федору, но вопросы несколько иного рода, напрямую относящиеся к Китаю, только — древнему. Сумкин был также прав еще в одном: за прошедшие сутки Котя действительно изменился — как внешне, так и внутренне. Его нежную душу обожгло дыхание перемен.

Люди, привыкшие к размеренной и оттого однообразной жизни, на перемены реагируют по-разному. Одни от них бегут, как черт от ладана, и всячески делают вид, что ничего такого никогда не происходило и впредь не произойдет. Такие люди боятся новостей и чувствуют себя неуютно, будучи выбиты из привычной колеи. Другие же принимают перемены всей душой, будто долгожданное избавление от повседневной обыденности. Они бросаются в новое с головой, как будто до того не жили, но ждали, когда уже наконец что-то случится!

Первых — большинство, вторых меньше.

Как неожиданно выяснилось, Чижиков принадлежал к меньшинству. Где-то в глубине его души спал-посапывал авантюрист, не имевший доселе возможности проявить себя, но, едва пробудившись, он тут же кинулся к приключениям! Ничего подобного Чижиков за собой не подозревал — жизнь повода не давала, но как только повод появился, в Коте будто развернулась скрытая пружина. Чижиков не противился переменам, но радостно приветствовал их.

* * *

…Он очнулся от мягких ударов по носу: Шпунтик, встревоженный неординарным поведением хозяина, вдруг ни с того ни с сего уронившего голову на стол, принимал посильные меры к возвращению Чижикова в реальность. Способ был проверенный, так кот обычно напоминал о необходимости утренней кормежки. Сейчас же он сидел прямо на столе, разглядывая хозяина круглыми глазами, и тихонько вопросительно подмуркивал — иного слова для определения издаваемых котом звуков Котя подобрать не смог. Шпунтик владел довольно широким звуковым инструментарием, в котором пошлое «мяу» занимало самое последнее место, и при необходимости мог выразить довольно сложные эмоции, издавая весьма замысловатые звуки. Сейчас в голосе кота явно читался вопрос: хозяин, дорогой, ты не офигел, часом? Что это ты улегся лицом в стол и призывам не внемлешь? Все ли с тобой в порядке, дорогой?

— Все замечательно, мой хвостатый друг! — выпрямившись и тряхнув головой, заверил кота Чижиков.

Он прислушался к себе: во всем теле царила удивительная легкость, голова была ясной, дышалось свежо и привольно, лишь слегка болели глаза. Мир вокруг словно стал четче и ярче, как будто Коте на нос нацепили незримые очки.

— Вот черт… — восхищенно пробормотал Чижиков, глядя на лежащего прямо перед ним дракона. — Вот же черт…

Теперь многое в записках деда Вилена стало понятно: если он, старый коммунист и, как это было тогда принято говорить, ответственный советский работник, испытал примерно то же, что и Чижиков сейчас, иного объяснения, кроме емкого слова «бесовщина», деду на ум и прийти не могло! Еще Вилен Иванович мог предположить, что внезапно сошел с ума. Или же серьезно заболел, и в результате ему мерещится наяву всякая небывальщина. Но рассказать о случившемся дед не мог никому: в его время подобный рассказ был равносилен социальному самоубийству. Можно было потерять все: положение, работу и даже свободу. Могли и из партии выгнать. Или еще что похуже. Котя не очень хорошо представлял себе Советский Союз пятидесятых годов, но опасения деда ему были понятны.

То, что произошло с Чижиковым, едва только он коснулся дракона, было невероятно, удивительно и никакому разумному объяснению не поддавалось. Котю словно пронзила молния, по телу разлилась прохладная пьянящая волна, голова мгновенно пошла кругом, а потом — потом Чижиков как-то сам собой взял дракона и сжал в кулаке. И — увидел.

Увидел он… Сергея. Сергей сидел за заваленным книгами и бумагами столом — в небольшой, густо уставленной антикварной мебелью комнатке. Окна ее были плотно занавешены тяжелыми бархатными шторами. Над столом ярко горела лампа в бронзовом абажуре и с бахромой по краям. Обстановку комнаты Чижиков ухватил и осознал как-то сразу, в единый миг — осознал и испугался: как он попал сюда, почему смотрит Сергею через плечо, а тот его ровным счетом не замечает? Пораженный Котя вгляделся: на столе перед Сергеем стопками громоздились книги, старые и новые. Из многих томов торчали вкривь и вкось разномастные закладки, и поверх этого всего была расстелена длинная схема — то ли план археологического раскопа, то ли чертеж, но Чижиков ясно увидел нечто, похожее на ров и в нем — схематически изображенные фигурки людей, что стояли рядами друг другу в затылок. Одна из фигурок, крупная и подробно прорисованная, была вынесена на поля. Это был явный воин, в доспехах и со странным копьем в руке. Еще Котя отметил крупную иероглифическую надпись, идущую по верху схемы, а также многочисленные мелкие пояснения, тоже иероглифами. Сергей увлеченно разглядывал схему, потом свернул ее, достал другую, похожую, поглядел и отбросил в сторону, развернул третью — мелкую и подробную, выхватил из-под кипы бумаг увеличительное стекло, оправленное в вычурную бронзу, стал изучать ее под лупой… И в этот момент Котя пришел в себя. Точнее, вернулся к себе.