Революция 2. Книга 2. Начало - Александр Сальников Страница 30

В животном исступлении Феликс выводил ноты. Происходящее не укладывалось в голове. Реальность казалась безумным сном. Кошмар длился уже больше двух часов. Ходики на стене показывали половину третьего ночи.

Распутин прикончил бутылку. Взгляд его сделался мутным. Старец выставил локти на стол и оперся головой о ладони. Глаза его закрылись.

Феликс закончил пение. Ненавистный «Янки-Дудль» наверху тоже затих.

В наступившей тишине Распутин вдруг захрипел, встрепенулся и запустил руку за пазуху косоворотки.

— Вам нездоровится? — внутренне сжался Феликс.

— Голова что-то отяжелела, и в животе жжет, — медленно произнес Распутин. — Дай-ка еще рюмочку — легче станет.

Юсупов в два шага подскочил к винному столику.

— Возьмите, — протянул он Распутину полную до краев рюмку, на дне которой был яд. Последнюю рюмку.

Старец одним глотком опрокинул ее в себя, задрав к потолку бороду. Крякнул. Отер усы. И откинулся на стуле.

Лицо его сделалось бледным. Он судорожно выдохнул. И…

Громко, раскатисто икнул.

Феликс до крови закусил губу, чтобы удержать нарастающий в нем истерический смех. Человек, в течение двух часов принимавший цианид, мгновенный и смертельный яд, в дозах, которых хватило бы, чтоб отравить дюжину гренадеров, сидел перед ним и икал, мучимый изжогой. Феликсу нестерпимо захотелось проснуться.

Распутин еще раз икнул и поскреб лысоватую макушку.

Терпение Юсупова лопнуло. Рука сама потянулась к горлышку тяжелой закупоренной бутыли с хересом.

Наверху послышался звук двигающихся стульев. Раздались тяжелые шаги.

— Что так шумят? — поднял голову к потолку Распутин.

— Вероятно, гости разъезжаются, — ответил Феликс и на негнущихся ногах побрел к лестнице. — Пойду посмотреть.

Держась за стену, он нетвердой походкой поднялся в кабинет.

— Ну что? Как, готово? Кончено? — всколыхнулись в полумраке освещенной лишь настольной лампой комнаты фигуры.

— Яд не подействовал, — замогильным голосом ответил Феликс.

— Не может быть! — сдавленно воскликнул великий князь. — Он все принял?

Феликс кивнул.

— Ничего не понимаю, — прошептал Пуришкевич, повернувшись к Дмитрию Павловичу. — Заколдован он, что ли, что на него даже цианид не действует!

Тот пожал плечами.

— Яд на него или не действует, или ни к черту не годится, — хмуро посмотрел на поручика Юсупов. Потрясенный Сухотин только развел руками. — Время уходит, господа, ждать больше нельзя! Решим, что делать.

— Бросим на сегодня, — предложил Дмитрий. — Отпустим его с миром. Может быть, сможем убрать его как-нибудь иначе в другое время и при других условиях.

— Ни за что! — процедил Пуришкевич. — Неужели вы не понимаете, ваше высочество, что, выпущенный сегодня, он ускользнет навсегда? Живым Распутин отсюда, — отчеканивая каждое слово, полушепотом продолжал он, — выйти не должен и не выйдет! Предоставьте это мне одному, я его уложу из моего «Саважа»!

Феликс долгим взглядом посмотрел на великого князя, а потом повернулся к Пуришкевичу.

— Владимир Митрофанович, вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его застрелил?

— Пожалуйста, — ответил Пуришкевич. — Вопрос не в том, кто с ним покончит. А в том, чтобы свершилось сие непременно этой ночью!

Юсупов протянул великому князю руку. Тот молча вложил в нее браунинг.

Феликс медленно спустился вниз.

Распутин стоял у зеркального шкафа и возился с ящичками: выдвигал их, шарил рукой, рассматривал и задвигал снова. Юсупов тихими шагами приблизился к Старцу, спрятав оружие за спину. Взгляд Феликса упал на хрустальное распятие.

«Господи, дай мне сил покончить с ним!» — одними губами произнес он.

— Да, — протянул Распутин, — хорошая вещь, должно быть, дорогая… А много ли ты за него заплатил?

Феликс хотел сказать, что не помнит, но тут Старец дал понять, что говорит не о распятии, а о шкафе:

— А потайные ящички есть в нем?

Феликс кивнул. Рука медленно, будто пудовую гирю, потянула из-за спины браунинг.

— Вот бы мне такой для зверюшек-то моих, — пробормотал Распутин, открывая стеклянные дверцы шкафа.

«Куда выстрелить, — мелькнуло в голове Юсупова, и последней фразы он не разобрал, — в висок или в сердце?»

— Григорий Ефимович, — громким голосом сказал Феликс, — вы бы лучше на распятие посмотрели да помолились бы перед ним.

Распутин повернулся и увидел нацеленный в него ствол. Медленно поднял на Феликса глаза. В них стояло удивление.

Словно молния пробежала по телу Юсупова. Он коротко вдохнул и нажал на спуск.

Пуля ударила в грудь. Распутин утробно, по-звериному, рыкнул и грузно повалился навзничь на ослепительно белую медвежью шкуру.

* * *

«Ласточка или Таракан? — думал Шломо, разглядывая напряженные лица соратников по опасному предприятию. — Надо во что бы то ни стало первым добраться до трупа».

Внизу послышались неясные голоса, а потом глухо хлопнул выстрел.

Заговорщики гурьбой высыпали на лестницу. Тесня и толкая друг друга, они бросились вниз. Уже перед дверью в столовую Соломон незаметно повернул рычаг выключателя — свет погас. В вызванной темнотой заминке Шломо вырвался вперед и раньше других очутился в подвале. Натыкаясь на стулья, он проскользнул вдоль стены к будуару, налетев на остолбеневшего Юсупова, и едва не споткнулся о тело.

Пальцы Соломона пробежались по медвежьей шерсти. Ощутили плотный фетр галош, а следом — бархат шаровар. Фигурок в карманах не было. Не было даже карманов.

Электрический свет ударил по глазам — кто-то разобрался с выключателем.

Распутин лежал на белой шкуре, задрав бороду. На его кремовой рубахе плотного шелка расползалось багровое пятно.

Рядом с телом, держа в руках браунинг, стоял Феликс Юсупов. Зачесанные на пробор волосы растрепались. Лицо, будто вымазанное мелом, выражало крайнее замешательство.

— Я сделал это, господа, — сказал он кривыми губами, повернувшись к остальным. — Я его убил!

— Вы спасли Россию от позора и гибели, князь! — подоспел Пуришкевич.

Соломон тем временем развязал малиновый пояс с кистями, тщательно его ощупав при этом, и приподнял расшитый васильками подол косоворотки. На теле фигурок тоже не оказалось. Только массивный серебряный крест на цепочке.

Заговорщики окружили поверженного. Распутин умирал. Глаза были прикрыты. Лицо его подергивалось. Грудь изредка поднималась. Агония свела длинные пальцы судорогой, сжав их в кулаки.