Дикая магия. Проклятье «черного тюльпана» - Елена Княжина Страница 30

– Опять воду мутишь, Миранда? Чуть что, сразу Академия виновата? И что на этот раз? У госпожи Чармингтон украли годовой запас перьев и блесток?

– А то ты, Карпов, не слышал! – насмешливо скривилась не-леди. – Вся деревня шумит, что с началом учебного года участились случаи воровства. У мадам Аслан-Бок давеча свинью увели. Заезжие торгаши жаловались, что их ценную поклажу кто-то прямо из бара умыкнул. У меня поутру три курицы пропало. А на прошлой неделе какой-то гаденыш еще пару кроликов придушил, только клочья шерсти остались. Ваши чертенята с грязной магией балуют!

Карпов тихонько выругался и потащил меня дальше, так и не выпустив локоть из цепкого захвата. Кроликов мне, конечно, было жалко, но не настолько, чтобы надолго впустить эти мысли в тяжелую голову. Ту сейчас занимали вещи поважнее: что за чертовщиной нас опоили и, главное, зачем?

Пришлось на время забыть про мою лютую неприязнь к профессору. В конце концов, он меня вроде как только что спас от… чего-то. Мы шли по направлению к реке по проселочной дороге, и я решилась спросить (хоть и обещала весь путь молчать).

– Это было зелье?

– Да, – односложно, в своей фирменной грубой и отрывистой манере ответил Карпов. Но, взглянув в мои пытливые глаза, все же добавил: – Оно подавляет волю. И человеком можно пользоваться на свое усмотрение. Как марионеткой. Называется «Иммора», готовится сложно, школьнику не по зубам.

– Похоже на обычное безалкогольное вино. Просто теплое, сладкое, и от него как-то сразу приятно…

Профессор вдумчиво глянул, как будто решал, что со мной делать – оставить в блаженном неведении или прояснить ситуацию.

– Давайте отойдем вот сюда. Я покажу, – Карпов ушел с дороги за небольшую постройку. Затем достал пробирку, открыл и протянул. – Сначала понюхайте. Что чувствуете?

– Пахнет обычным глинтвейном, – с показным пренебрежением ответила я. На лице профессора мелькнуло не то разочарование, не то усталость. Я снова принюхалась. – Ладно, сейчас… Корица и миндаль. И легкий шлейф… боже, водорослей? Какая гадость.

– Корица скрыла аромат, «Иммора» пахнет гадко. Хотя на вкус ничего, верно? Сделайте глоток. Только не увлекайтесь.

Я взглянула на профессора с недоверием. Вечер, смеркается, мы стоим позади какой-то хижины, словно два преступника… Ладно, к черту. Интересно же.

– Слишком сладко. Пока было горячее, казалось вкуснее, – проворчала я.

В ногах опять возникла слабость, глазам стало трудно держать фокус. Зато по телу разливались тепло и счастье.

– Запомните эти ощущения. Запах водорослей и миндаля, прикрытый чем-то более ярким. Чрезмерная сладость. Остерегайтесь их, – он осуждающе взглянул на меня и строго добавил: – Будь я привлекательной восемнадцатилетней девушкой, я бы двадцать раз подумал, прежде чем проглотить напиток, предложенный незнакомцем в замшелом баре.

Эйфория еще бродила по телу и придавала всему вокруг легкость и несерьезность. Я едва смогла подавить вылезающую улыбку: живо представила себе, какая нелепая и жуткая девушка могла бы выйти из профессора. Нет, я точно не хотела с ней знакомиться. Потом решила уточнить:

– Вы находите меня привлекательной?

Дурман в голове никак не желал рассеиваться, и этот вопрос казался важным и осмысленным.

– Это единственное, что вы услышали? – обескураженно спросил Карпов. – Давайте еще раз: действие обезволивающего зелья сопровождается эйфорией, помутнением зрения, слабостью в мышцах и, как итог, полной потерей воли…

– С волей у меня все в порядке, я ничего не теряла! – оскорбленно заявила я, но потом вспомнила Кристину и парня, орудовавшего у той под блузкой, и меня чуть не стошнило прямо за чертовой постройкой. – Я же оттолкнула этого идиота, когда он ко мне полез… Клянусь, он бы ничего… Никогда…

– Эти ребята были новички. Раздобыли где-то зелье и решили попробовать, в надежде на… – профессор запнулся, в глазах читалась холодная ярость. – Неважно. Не берите в голову. Достать зелье – полдела. Нужно уметь воспользоваться эффектом. Опытный маг в состоянии заставить обезволенного человека прыгнуть с крыши, сжечь родительский дом, заявиться нагишом в королевский замок… Да все, что угодно! Достаточно пары глотков. Из ваших подруг сейчас можно веревки вить и отправлять на демонстрации.

– Я совершенно нормально себя ощущаю. Желания делать глупости не появилось. Не думаю, что была в такой уж опасности.

Внутри расползалось гадкое, мерзкое ощущение, но я надеялась сбить спесь с Карпова. Как ни крути, он оставался высокомерной сволочью. Хоть и вытащил меня из проблем.

– Разумеется, вы в безопасности. Потому что сейчас со мной. Подойдите ближе. Слышите? Вы в полной безопасности, пока делаете то, что я вам говорю, – добавил он вкрадчиво над самым ухом.

Его голос стал мягким и лился в само сознание. С головой накрыло желание понравиться ему, сделать так, как он велит, не противиться, не спорить… хотя бы раз.

– А теперь расстегните свою блузку. Думаю, четырех пуговиц будет достаточно.

Сначала я остолбенело на него уставилась. Надеялась, пошутил. Нет, взгляд серьезный, ожидающий. И уж потом раскричалась.

– С ума сошли?! Вы что себе позволяете? Ненормальный… Вы всерьез думаете, что я…

Пока я орала в гневе, Карпов спокойно стоял с каменным лицом, а затем пальцем указал на мои руки. В этот момент они расстегивали – о ужас, – третью пуговицу. Сами по себе, совершенно не ставя в известность мозг.

– Как… как это остановить? – сглотнув комок ужаса, прошептала я.

– Сам не знаю… Попробуйте бороться. Если сможете.

Без видимого интереса он наблюдал за происходящим, но глаз – вот пакость! – не отводил. Я пыталась взять в кулак остатки своей воли и дать рукам команду остановиться, но ничего не вышло. В конце концов, четвертая пуговица была расстегнула, из выреза предательски выглянуло кружевное белье, пальцы замерли и стали послушными.

Щеки пылали так, что казалось, будто все лицо в огне. То ли от гнева, то ли от смущения, то ли от осознания, что со мной могла приключиться гораздо худшая беда.

– Вы страшный человек, профессор, – пробормотала, плотно запахивая рубашку и заматываясь в теплый плащ.

– Я рад, что вы наконец-то это поняли.

Остаток пути до Академии преодолели в молчании.