Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая Страница 30

Вякнув на чужих, прижав уши, собака проскользнула мимо и со всех ног кинулась прочь из поселка — в тот самый лес, на который указывала дрожащей рукой воющая старуха. Она мчалась так быстро, что ее хвост почти сразу скрылся среди высокой травы на опушке.

— А ну ищи! — Скирда кивнул на нее собственному псу, и Рыжак с готовностью устремился в погоню.

Так дружина Ольгимонта и прибежала на Марин Крут — за двумя собачьими хвостами. Чей-то верный пес спешил принести хозяину весть о появлении в поселке чужих, а Рыжак уверенно шел по его следу.

На беду голядского ловца, его пес вырвался на поляну, когда принесение погребальных жертв уже началось. Поэтому хозяин, не обратив внимания на то, что веревка не перегрызена, а обрезана, торопливо сжал ладонями морду своего четвероногого товарища, утащил его с опушки на десять шагов в лес и там снова привязал, пока их обоих не обвинили в осквернении священного места. А потом Мара и Норинь начали ссориться, и он забыл про собаку. Остальные участники обряда даже не подозревали об опасности, пока из леса на поляну вдруг не хлынули сотни, как им показалось, вооруженных и грозно кричащих криевсов.

Как ни спешно готовилось это нападение, Ольгимонт не хотел, чтобы хоть кто-нибудь улизнул, поэтому предложил Велему и Белотуру совместными силами окружить поляну. Дивляна получила при этом два противоположных приказа.

— Держись позади! — велел ей Белотур.

— Оставайся на глазах! — почти одновременно сказал Велем.

Дивляна не знала, что ей делать. Конечно, остаться позади дружины, в лесу, было бы безопаснее, но она вообразила, что сейчас начнется, когда десятки кричащих женщин и дерущихся мужчин устремятся в поисках спасения в этот самый лес. Насколько посланные вперед отроки успели разглядеть сквозь ветки, мужчин на поляне было достаточно, и хотя из оружия у них имелись разве что топоры, едва ли они возле своего дома, рядом со своими женщинами, да еще в священном месте, откуда их родные отправляются к предкам, сдадутся без боя. А что можно увидеть из леса? Ничего! Ей останется только изводиться от беспокойства, и куда потом бежать, если что?

Поэтому она, перебегая от дерева к дереву, все же держалась рядом с Велемом, пока он не выскочил на поляну, размахивая топором и вопя…

А потом Дивляна увидела их — уже знакомую богиню Марену и рядом с ней молодую женщину с невыразительным, застывшим лицом. Сходство с Ольгимонтом настолько ясно бросалось в глаза, что и без предупреждения всякий бы угадал в них родных брата и сестру. Ольгица стояла над готовой крадой, и Дивляна мгновенно поняла, зачем здесь эта женщина. Точно такое же выражение лица — уже безразличное ко всему земному, — точно такой же взгляд, устремленный в Светлый Ирий, она однажды видела у молодой рабыни, которую хоронили вместе со знатным варягом Халли сыном Торгильса с Гот-острова — за Волховом, на другом берегу, на жальнике, давным-давно отведенном для варягов.

От крады ее отделяло всего-то шагов двадцать. В миг нападения толпившийся здесь народ завопил и раздался в стороны: мужчины схватились за оружие, женщины кинулись спасаться, и между Дивляной и крадой на какой-то миг образовалось пустое пространство. А Дивляна даже не задумалась о том, что здесь опасно, — она лишь видела молодую женщину, ту самую, которую искала, а рядом с ней противную старуху со злым лицом и Марену с острым серебряным серпом в руке. На лезвии серпа уже блестела кровь предыдущих жертв, а значит, настал черед Ольгицы.

И Дивляна метнулась вперед, за общим шумом не слыша предостерегающего крика брата Селяни, который был оставлен за ней присматривать. С быстротой солнечного луча она подскочила к краде, рванула за плечо Ольгицу и развернула ее к лесу. И тут же наткнулась на Марену. Та тоже, прежде чем бежать, устремилась к Ольгице, выяснив, наконец, кто эта женщина, Марена очень хорошо понимала ее ценность.

А Дивляна вдруг оказалась с ней лицом к лицу — с той самой, которая смотрела на нее из воды Узмень-озера, только тогда у нее волосы были распущены, а теперь заплетены в тринадцать кос, как и положено жрице Марены, приносящей погребальные жертвы. В голове мелькнуло сразу две перебивающих друг друга от мысли: первая о том, как опасна эта женщина, а вторая — что она такая же Марена, как Дивляна — Огнедева. То есть, несмотря на несомненное присутствие в ней божественного духа, это такое же существо из плоти и крови.

— Отойди! — со злобой крикнула Мара и угрожающе подняла серп. — Сама хочешь на чужую краду лечь?

— Сама отойди! — Дивляна не собиралась отступать. — Она моя!

Но все же, видя прямо перед собой злые глаза Марены и зажатый в ее руке окровавленный, наверняка очень острый серп, Дивляна невольно попятилась и уперлась спиной в краду. A Марена не шутила — молниеносно замахнувшись, она прыгнула к Дивляне и ударила серпом наискось, явно целясь ей в горло, тут же нанесла второй удар, пытаясь достать до лица, — Дивляна едва успела отшатнуться, с отчетливым чувством, что та могла бы перерубить ее шею, будто стебель. Казалось, промедли она один миг — и голова спелым колосом упала бы под ноги. От ощущения нешуточной опасности волосы шевельнулись, по спине продрал мороз, Дивляна вытаращила глаза, не в силах оторвать взгляда от жуткой жницы. Но дальше уворачиваться было некуда, за спиной высилась крада, к которой Марена прижала ее, готовясь выполнить угрозу уложить туда. Разозленная первыми неудачами, Марена вновь кинулась на нее с яростным визгом и сделала новый выпад, но Дивляна успела метнуться в сторону — и серп вонзился в бревно крады. А Дивляна, скользнув за угол, прямо возле себя увидела рукоять боевого топора — по обычаю он был уложен возле правой ноги покойного, рукоятью к правой руке, чтобы тот сразу мог взять орудие, которое ему наверняка понадобится на трудном пути на Тот Свет. А с такими вещами Дивляна была хорошо знакома — уже не первое десятилетие ладожские дети играли с точными, только деревянными и поменьше, подобиями варяжских мечей и топоров. Этот был очень похож на варяжский и, вероятно, сделан по тому же образцу: сам размером с девичью ладонь, на рукояти длиной в два локтя, он просто прыгнул в руку. [17]

Из-за крады появилась разъяренная Марена, держа серп перед собой, — и сразу наткнулась им на лезвие выставленного топора.

— Пошла прочь! — в ярости крикнула Дивляна, и крик ее был почти заглушён лязгом металла о металл.

Марена отпрянула. А Дивляна, чувствуя в руке тяжесть топора, придавшую ей уверенности, сама подалась вперед, рассекая воздух своим орудием крест-накрест, — она не раз видела, как полагается это делать. Но Марена, в первый миг дрогнувшая и отступившая от неожиданности, уже пришла в себя и сдаваться не собиралась. Мягким движением она вдруг перетекла вбок и вновь прыгнула вперед, ловко увернувшись от летящего ей навстречу лезвия. Серп мелькнул возле самого плеча Дивляны, и та отшатнулась, едва веря, что избежала тяжелой раны. Ей было жутко: впервые в жизни ей в лицо смотрела насильственная смерть, впервые кто-то нарочно пытался убить ее! Ужас придал ей сил, и она с размаху ударила сверху, метя в голову Марены. Та вскинула серп, пытаясь защититься, и хотя отразить летящий топор ей не удалось, она все-таки сбила направление удара и вместо макушки лезвие вонзилось ей в плечо.